Петр Иванов - Мы ничего им не должны!

– Месье Ренн проснитесь! Дело государственной важности, не допускает отлагательства! – Жаверу потребовался не менее часа, что бы разбудить сперва ленивую прислугу, все никак не желавшую его впустить в дом, а затем уже и самого "главного почтаря", – Да вставайте же черт вас подери!

Хорошо хоть писем и прочей корреспонденции в этот день было немного и его пакет отыскали быстро. Когда они закончили копаться в ящиках и столах почтовой конторы, Ренн на него еще так посмотрел, видимо решил – свихнулся окончательно комиссар от провинциальной скуки. Но Жаверу уже все равно, его занимала одна мысль – надо быстрее добраться до Парижа, опередить тех ребят хоть на пять часов, а лучше на сутки и организовать им встречу. Почему он сразу не арестовал подозрительных клошаров, ведь не трудно же взять пяток жандармов во главе с их бравым командиров Анри и повязать преступников, догнав в дороге, пешие от конных далеко не уйдут. Легко сказать… существовало в версии Жавера одно значительное уязвимое место, одна ахиллесова пята. Оружия из которого предполагаемые преступники должны были застрелить Наполеона никто из жителей городка не видел. Не было у бродяг с собой ни ружья, ни карабина, ни даже простенького паршивого пистолета – ни один из свидетелей не заметил, а ведь такой предмет в карман не спрячешь. Впрочем, в этом случае парочка переходила бы уже в разряд "разбойники" или "браконьеры" и вряд ли жандарм отпустил бы их с миром. У них на первый взгляд вообще никакого оружия, кроме обычных ножей не было. Вот задержит их Жавер, но ведь еще доказать надо, где гарантия скажите, что в Париже не поднимут на смех ретивого провинциального комиссара? И ладно бы это случилось в начале года, а теперь когда для Фуше уже наверняка наловили тысячу и одного "русского террориста", играть с такими вещами рискованно, могут последовать со стороны начальства неприятные оргвыводы. И всегда найдутся доброжелатели, которые подскажут министру, что опять "отличился" тот самый идиот Жавер… так можно и оказаться ненароком в соседней камере, по соседству с этими клошарами. Бродяг, или рабочих-сезонников, под которых эта парочка подделывается, помытарят в участке пару дней и выгонят взашей – кому они нужны, ему же могут припомнить все старые грехи, коих надо честно признаться, за долгие годы накопилось немало. Самый минимум, что последует за такую попытку реабилитировать себя путем обмана – удаление со службы без выходного пособия и без пенсии. Черт его дернул тогда ввязаться в политику, в заговор против "папы Жозефа", казалось ведь дураку, что дело верное и место префекта Сите уже в кармане.

До утра он не сомкнул глаз, теперь уже не до отдыха. Приходится ждать, пока обыватели проснутся, на казенных лошадей комиссар и не рассчитывал – надо объяснятся со скрягой-мэром. В Париж, быстрее в столицу, надо опередить русских хотя бы на несколько часов, а лучше на сутки. Тогда можно будет организовать этим двоим придуркам достойную встречу. Проследить за ними по дороге в принципе можно, но уж очень рискованно, тем более людей подходящих в распоряжении комиссара для такой миссии нет.

Сержант Анри прикроет отсутствие Жавера на неделю-другую, все равно полицейскому его калибра в этой глуши работы практически нет. Отпуск генеральному комиссару формально не положен, но отпросится на некоторое время "по семейным обстоятельствам" труда не составляет.

Из мэрии он отправился на самый конец города к одному офранцузившемуся фламандцу Скоффлеру, который "отдавал внаем лошадей с кабриолетами по желанию". Чтобы добраться до этого Скоффлера, самый короткий путь лежал по захолустной улице, где помещался дом священника того прихода, к которому принадлежал Жавер. Кюре прихода был, говорят, человек почтенный, достойный, всегда подающий добрые советы. Но напутствия комиссару были не нужны, да и заказывать церковную службу ради успеха дела он не собирался, жизнь давно уже сделала Жавера убежденным атеистом.

Фламандца он застал дома, то был занят починкой поврежденного хомута и прочей упряжи.

– Дядя Скоффлер, есть у вас хорошая лошадь? – спросил Жавер, стараясь не выдать охватившего его возбуждения.

– У меня все лошади хороши, господин комиссар, – меланхолично заметил фламандец, не прерывая своего занятия. – Что вы называете "хорошей" лошадью?

– Лошадь, которая в состоянии сделать двадцать миль и более в один день. Мне нужно срочно отлучится в столицу по личным делам. Думаю за неделю обернутся.

– Черт возьми! Это вам не шутка! И в упряжи, позвольте узнать или под седлом?

– Да, пожалуй. Я наездник никудышный.

– А сколько времени ей можно отдыхать после путешествия?

– В случае надобности, она должна пуститься в обратный путь на другой же день.

– И пробежать опять то же расстояние?

– Обратно можно и не спешить, а вот в Париж мне надо прибыть побыстрее.

– Эге-ге! Вы сказали – двадцать? Почему так много? Никак крюк намерены сделать? По прямой выйдет меньше, я тут наскоро подсчитал…

Жавер только развел руками, не посвящать же фламандца в свои планы, лишний раз сталкиваться в пути с Фигнером и его сообщником у него желания не было, отсюда и столь странные требования. И в самом деле придется ехать в объезд, а следовательно и расстояние возрастает.

– Господин комиссар, – проговорил фламандец, – У меня есть для вас подходящий конь. Знаете мою новую белую лошадку, должно быть, вы не раз видели ее. Это сущий огонь. Сначала было хотели пустить ее под седло. Не тут-то было! Брыкаться стала, сбрасывать всех подряд наземь, ни один наездник не смог управится.

– Что и в самом деле такая резвая?

– Куда там! Думали, что она с норовом, и не знали, что с ней делать. Я купил ее да и впряг в кабриолет. Да-с, это будет как раз, что вам требуется, в упряжи смирна она, как девушка неопытная, бежит как ветер. А уж верхом на нее садиться – нет, шалишь! Кости вам переломает. Не по нутру ей ходить под седлом. У всякого, видите ли, свои странности, свой нрав.

– Вы думаете, она пробежит это расстояние?

– Пробежит легко, крупной рысью и в восемь часов, не больше. Но вот на каких условиях.

– На каких – говорите.

– Во-первых, вы дадите ей отдохнуть на полпути. Покормите ее и приглядите, покуда она ест, чтобы конюх постоялого двора не утянул у нее овса. Я замечал, что на постоялых дворах овес чаще идет на выпивку служителям, нежели в пищу лошадям.

– Хорошо, я буду наблюдать.

– Во-вторых… Для вас самих требуется одноколка, господин генеральный комиссар?

– Пожалуй, и чем легче, тем лучше.

– А умеете вы править? Или потребуется кучер?

– Нет, я хочу поехать в одиночку.

– Тридцать франков в день, дешевле у нас в городе все равно не найдете. Ни гроша больше, ни гроша меньше. И продовольствие скотины за счет нанимателя – так принято. Извольте денежки вперед.