Андрей Булычев - Сотник из будущего. Южный рубеж

– Рано, рано, рано вам. Вон, у вас раны ещё не до конца закрылись. Тяните пока мышцы и суставы индивидуально и вдали от всех, бегайте потихоньку, а как увижу, что вы готовы и уже совсем восстановитесь, так сразу переведу к остальным. И два друга уходили подальше, чтобы вдали от всех глаз подготовить себя к полноценной службе на курсах молодого бойца.

В завершении всего, перед ужином и после него, для отроков было по часу письменных занятий и чтение. Каждому были выданы береста и стило. На них и на общей доске выводился новый для этого времени алфавит, и писались цифры, а затем уже всё это проговаривалось вслух, и вёлся общий громкий счёт.

После ужина и вечерней молитвы давался час личного времени и всё! Раздавалась долгожданная команда: «Отроки, отбой!»

После чего мальчишки, вымотанные до предела, спешили поскорее забыться в таком необходимом для их растущего организма ночном сне.

Не каждый выдерживал такой тяжёлый ритм, и за время прохождения курса было пятеро таких, кто самолично, не выдержав тягот физической и моральной нагрузки, покинули ряды Школы и Сотни навсегда. Таких, немедленно выводили за пределы усадьбы и отправляли к родне, у кого же её не было, ехали в Юрьевский монастырь Великого Новгороде, где Владыка и его помощники сами потом помогали им устроиться в жизни.

Бывает же так, что воинское дело не является призванием человека, глядишь, и в чем-нибудь другом сможет себя найти парень.

А в один из вечеров случилась неприятность.

Выматывались отроки изрядно, и на этой почве нередко бывало, что разгорались среди них трения и конфликты. Ссориться-то они ссорились часто, всё-таки чисто мужской молодой коллектив постоянно рождал здесь конкуренцию и борьбу за лидерство. Но каждый помнил заповедь Сотни: «Чужого можно и зубами рвать, своего не смей даже в грудь ударить». А тут вечером, после отбоя, схватились за палатками Лёнька со второго десятка и Петька с пятого. Давно они друг на друга зуб точили, чего уж там не поделили в первый раз ещё, тогда, в мае, уже поди и сами то, небось, не помнили, а тут, в июле, совсем уже до края парни дошли. И вот на последнем традиционном кроссе, когда пришлось всем отжиматься дополнительно из-за самого слабенького Прошки из десятка Леонида, вскинулся вдруг над пыльной дорогой Петька и обозвал весь второй десяток беременными жабами. Конечно, обидно стало Лёньке за такое то некрасивое сравнение, и пятый десяток уже в ответ получил от него совсем уж плохое сравнение с отходами от свиней. Вот и катались они после отбоя в крапиве, набивая на голове противника шишки и ссадины. И пол КМБ ухали да подбадривали славных рукопашников и защитников чести и достоинства своих родных подразделений.

Безжалостная карающая длань Возмездия и Порядка в виде дежурного десятника Ермолая долго себя ждать не заставила. И уже через десять минут вояки, размазывая кровь из разбитых носов, стояли перед суровым и молчаливым Сотником, а вся остальная мальчишеская рать дружно и прилежно изображала из себя уже давно и глубоко спящую в пастелях Невинность.

–Так-так, значит, за десятки свои стояли? – произнёс спокойно и холодно командир. А то, что каждый десяток и любой боец – это часть целого организма курса, школы и сотни, вы подумали?

Об этом как-то мальчишки не думали и стояли сейчас с понурыми головами.

– Значит, сотня, по-вашему, беременная лягушка или фекалии свиньи, так?! И кровь наших бойцов всё равно, что вода, чтобы вот так вот в дури мальчишеской её проливать?! И так вот вы её приравниваете к той, что два с половиной месяца назад рекой лилось в бою против элитных датских воинов?!

С этим Лёнька и Петька были, конечно, категорически не согласны и, если бы только можно было всё отмотать назад…

Но приговор был суров и закономерен.

Обоих завтра же утром вон из поместья! Курс поднять по тревоге, у него сейчас ночной марш бросок на те же традиционные двадцать километров. А дабы сил на дурь не оставалось, нагрузки увеличить в разы!

Обоим же десятникам из командиров нарушителей объявлялось порицание за упущение в работе со своими подчинёнными.

Курс, возглавляемый сегодня лично Сотником, ушёл на марш бросок, а Лёнька с Петькой сидели на одной лавочке возле палатки второго десятка и не могли поверить, что вот так вот обидно быстро закончилось это время трудов, учёбы, дружбы и всего того, что уже стало исподволь их родной сущностью, войдя уже в саму их кость и кровь. И как уже дальше жить без всего этого они теперь себе просто не представляли. Оказывается, нужно было вот так вот потерять это всё разом, чтобы потом разом же всё и понять.

Вернулся усталый строй их бывших товарищей в пыльных и мокрых робах. Они, вымотанные, умывались да подбадривали провинившихся мальчишек, и казалось, выйдет вот сейчас перед строем Сотник, позовёт их, поругает ещё раз последними словами, и снова будет всё как раньше.

Но нет. Десятки после построения прошли лекарский осмотр у красавиц Елизаветы с Катей, которые, как могли, успокаивали штрафников мальчишек и гладили их по светлым головёшкам. Но от этого стало им только ещё хуже и хотелось реветь, уткнувшись как когда-то давно в маменькин подол.

Затем десятки позавтракали и ушли на учёбу, а Ленька с Петькой, позавтракав отдельно от всех, были выедены дежурным капралом Мартыном Андреевичем за пределы усадьбы к тому дорожному указателю и поперечной горизонтальной оглобле, что перекрывал дальний въезд в усадьбу. Капрал, вздохнув и покрутив пшеничные усы, хлопнул их легонько по плечам и подбодрил:

– Держитесь, бойцы, может и вымолите себе прощение своей стойкостью, если, конечно до печёнок, прочувствовали свой грех. А вот соваться за пределы этого знака ни-ни, даже не думайте, не советую. Тут граница запретная для всех чужих начинается, а вы теперь, братцы, увы, чужие уже для нас. Так что, коли без разрешения в усадьбу зайдёте, то каждый будет считать вас за нарушителя! А я, думаю, что вам и того проступка, что уже был, за глаза хватило! – и, сказав это, ушёл на службу.

Нагрузка, как и приказал Сотник, была значительно увеличена. И на второй день после случившейся на курсах драки не выдержал Прошка и самолично попросился об отчислении.

Оружейник Кузьма стоял напротив Андрея и в очередной раз пытался его убедить оставить мальчишку в Школе.

– У него же руки золотые, Иванович! Он из тех двух часов, что у вас, в день на обязательные работы положены, саморучно реечно-редукторный механизм для натяжения самострела выпилил, отшлифовал и вообще до ума довёл! Это в его-то двенадцать лет, в двенадцать повторяю, Сотник!

– У мальчишки талант, он же лучшим нашим оружейником со временем станет, в ты его «взашей гонишь»!