Андрей Булычев - Сотник из будущего. Южный рубеж

Двадцатого января в районе Великих Лук конные сотни Андрея соединились с княжескими дружинами Ярослава и Давыда, а уже двадцать второго от степной полусотни Азата пришло с гонцом Мараткой сообщение: «Литвины в огромном количестве выдвигаются со стороны Полоцкого княжества.»

Всё тут же пришло в движение в русском лагере.

Разведчики Варуна, разделившись по десяткам, укрылись в глухих чащобах, рассредоточившись возле лесных дорог. Остальная же рать замерла на большой поляне, на той центральной дороге, что шла с запада из земель Литвинов через Полоцкое княжество в самый центр русских земель. Как поведёт себя враг? Разделится и даст себя атаковать по частям или пойдёт дальше единым войском?

Однако литвинские князья сделали для себя правильные выводы из своего прошлого нашествия, и делить себя на части не стали, наступая единым тринадцатитысячным кулаком.

Первыми на большую поляну выскочили всадники Степной полусотни Азата. Оборачиваясь на полном ходу, они, привставая с седел, пускали из своих мощных степных луков стрелы себе за спину, туда, откуда показались преследующие их сотни большого литвинского дозора.

–Прикройте степных! – дал команду Андрей, и две полных сотни его бригады вылетели навстречу литвинам.

Их командир, увидев перед собой всё русское войско и летящих к нему на перехват ратников, боя не принял и, развернувшись, увел свою конницу за край леса.

– Уф, насилу оторвались, командир! – Азат, приблизившись, гладил шею своего жеребца, который шумно дышал и пофыркивал, – Прицепились как собаки, вёрст семь нас гнали. Видать, не пуганные ещё! Мы, пока уходили, десятка два, а то и три-то их точно из луков ссадили. Да им-то что, как кабану по щетине шишкой.

– Всё войско идёт, Андрей! Не разделялось пока, видать, на нас выходят, чтобы ударить разом! Сами-то они идут ходко, а вот по бокам сильные боковые охранения пускают из лёгких конных стрелковых сотен. А те уже всё, что могут, прочёсывают, единственное, это пока в глубь чащи не лезут, краем по ней проходят. И обозы у них под хорошей охраной, мы вон только подскочили, пустив по три стрелы, так у нас тут же две сотни на хвосте повисли, и ещё одна на перехват вышла, ладно хоть кони не подвели, еле уйти смогли. Трудно нашей разведке, однако, в этот раз будет…

– Всё ясно, Азат, давай на доклад к князьям! – скомандовал Андрей, – Мугатару скажи, чтобы подальше пока своих отводил, нужно, чтобы они коням роздых дали.

После доклада степного командира князья решили пока в бой не вступать и действовать по ранее намеченному ими плану, перекрывая путь к новгородским землям да ожидая, когда войско врага разделится, а дальше уже бить его по частям.

Торопецкий князь Давыд Мстиславович увёл свои четыре сотни в столицу, где уже располагалась княжья крепостная и сводная пешая сотня из Андреевской бригады. Заперся и приготовил город к осаде.

Трёхтысячная дружина Ярослава с конной частью бригады Андрея уходила по Западной Двине в её верховья, в сторону Селигерских озёр, отбивая наскоки лёгкой конницы литвин, и всё время, последовательно уходя из-под удара девятитысячной массы преследующих их литвинских князей. Вместе с ними уходил и дружинный гридень Ильюха, средний сын Андрея, служащий у князя Ярослава.

А трёхтысячное войско под командой князя Селов Зигмаса готовилось к своему первому штурму крепостных Торопецких стен.

Основную массу осадной рати составляли пешцы-драбы, разбитые на копья-десятки, и на сотни-знамёна или хоругви. Сейчас они занимались тем, что готовили осадные лестницы, тараны, большие передвижные укрытия-щиты на широких лыжах и прочее, нужное для штурма, снаряжение.

Всюду слышался перестук топоров и крики людей. Сугробы и весь лес вокруг был сплошь вытоптан на сотни метров рядом с осадным лагерем. Вот и сейчас группа драбов тащила с шумом и гомоном из леса огромную сухую лесину для костра и обсуждала все достоинства и недостатки их сегодняшнего дежурного повара, что обещал им сварить на ужин знатную мясную кашу.

Вечерело, и в первую очередь это ощущалось в лесу. Там, где тени от деревьев уже создавали лёгкий сумрак и скрадывали движения, три силуэта в белых балахонах, плавно скользя на широких подбитых камусом лыжах, крались за шумной группой в сторону лагеря. Вот и опушка леса, и Варун, скинув лыжи, передал их Родиону.

– Дальше не ходите, Родька! Тут с Мартыном заляжете в сугробах и прикроете мой отход, если что. Но, если вдруг меня конными обложат, да перехватят, не дожидайтесь и уже самостоятельно отходите в глубину чащи на лыжах. Не угонятся уж за вами, поди, и старый разведчик, – поправив на спине белый чехол, опустился на снег и заскользил по нему, словно диковинная ящерица. Пять минут, и его уже не было видно на разворошенных литвинами сугробах. А рядом с лесной опушкой, огибая ее, прошёл верхами дозорный литвинский десяток, внимательно вглядывающийся в лесную чащу да окружающие её сугробы.

– Пуганные уже, смотри, как сторожатся-то, – шепнул Родион своему другу карелу, – Видать, наши уже хорошо где-то пощипали, вот и озаботились охранением.

Варун замер, вжавшись в сугроб, увидев вражеский дозор. Но всё внимание конников было обращено к лесу и в сторону разведчика, успевшего уже приблизиться на метров сто к лагерю, они даже не посмотрели. Да и его маскировочный халат прекрасно сливался с белоснежным покрывалом земли, а след шёл по разворошённой следовой дорожке пешцев, и был в ней не различим. Солнце уже зацепило своим краем за верхушки леса. Ещё немного времени, и на землю опустятся вечерние сумерки. Наступало самое удобное время для разведчиков. Противник уже утомился за целый день трудов и забот, готовил себе ужин, разведя костры, и не было в нём той внимательности и сторожкости, которая приходит к ночи и заставляет людей вслушиваться в каждый шорох.

Варун по-пластунски приблизился примерно на триста пятьдесят метров к лагерю и замер за небольшим кустом, вглядываясь вперёд. Хороших целей пока не было, и нужно было спокойно выждать. Со спины был снят белый чехол из-под речника самострела, развязана тесьма, и разведчик прижал к плечу приклад оружия, всматриваясь в его оптику. Десятикратное увеличение монокуляра, словно по волшебству, приблизило к себе лица драбов у ближайшего костра. Казалось, протяни руку, и можно ухватиться за спутанную белую бороду у этого в рваном малахае или сорвать пятнистую заячью шапку у того, что широко открыл рот и хохотал, что-то рассказывая смешное своим товарищам.

Достойных целей вокруг не было, ну не тратить же болт да рисковать, раскрываясь ради какого-то пехотинца, пусть даже он и будет командиром копья, и Варун посмотрел на запад. До настоящей ночной темноты оставалось от силы всего-то минут пятнадцать, и ждать дальше с выстрелом тоже не следовало, иначе ночная тьма просто уберёт все достоинства дальней оптики, и тогда уже точно никого подстрелить не удастся. До стрелка донёсся громкий вскрик и хохот от ближайшего костра, и Варун вновь прильнул к прицелу. Тот пешец, что был в рваном малахае с белой бородой, видать, только что подшутил над самым молодым товарищем и теперь парень на месте смешно прыгал у костра, вытряхивая из-за своего воротника снег. А сидевшие у костра рядом товарищи хохотали, глядя на него, да держались за бока.