Сергей Тымнэтыкай - Московский автономный округ. Город Менск

.

.

С Сергеем Ивановичем Тымнэттыкаем мы познакомились осенью 2007 года, в Монреале. Я был там проездом, он — тоже. Хотя, надо признать, встречу мы запланировали заранее — ровно за два дня. Оба были заняты, оба путешествовали нечасто.

Я приехал из города Квебек, он — из Вашингтона. Я не был уверен, узнаю ли Сергея. На форумах он никогда не выкладывал фотографий, старался избегать личных деталей, псевдонимы выбирал неброские. Я даже сперва подумал: «Не агент ли ФСБ»? Но выяснилось, что Сергей Тымнэттыкай работает в Пентагоне, причём вполне официально. Нет, он не военный и не чиновник, а «специальный консультант», но фактически стоит достаточно высоко.

Я сразу понял, что это он: приятный, уверенный человек среднего роста, в элегантном чёрном костюме, в светлом плаще. Рубашка — ослепительно белая, галстук завязан безукоризненно. Мне даже стало стыдно за мои потёртые джинсы, толстый шерстяной свитер и осеннюю куртку.

— Здравствуйте… — Сергей назвал меня по имени.

— Со мной можно на «ты».

Это было на улице Сен-Дени, возле входа в метро Berri-UQÀM . Мы пошли в пивную «Trois brasseurs» и сели за столик. В те времена, там стояла бочка с фисташками: клиенты могли брать их сколько угодно, а скорлупки кидали прямо на пол. Не самая чистая пивная города, но зато самая гостеприимная.

Сергей заказал пинту безалкогольного пива, я — обычного. Началась беседа.

Про меня Сергей знал почти всё («Читал твоё досье», — признался он). Много рассказывал и о себе: про чукотское детство, про родителей — школьных учителей. Выяснилось, что мать Сергея — этническая беларуска. Волею судеб оказавшись на Чукотке, она перешла на чукотский язык и культуру, вышла замуж за уроженца этого края, но сына учила и беларускому.

— Хотя говорю я по-беларуски очень плохо, — грустно признался Сергей. — Даже стыдно.

Дедом Сергея (хоть и «незаконным») был беларуский поэт Юлі Таўбін. После одного из поэтических вечеров к нему подошла статная золотоволосая поклонница и, ничего не говоря, взяла за руку и повела за собой… Больше они не виделись, но мать Сергея — дочка поэта.

Сергей говорил со мной на французском — очень хорошем, немножко старомодном («Никогда не жил во франкоязычной стране, — признался он. — Чукотка, Россия, потом — Штаты… Так что практики было мало. Немножко тебе завидую».)

В девяностые годы Сергей покинул Родину и переселился в Россию, в Петербург. О питерском периоде он рассказывает в повести «Латъёл» («Лисица»). К сожалению, текст ещё не переведен с чукотского.

— А как тебя занесло в Америку? — спросил я.

Оказалось, в Штаты привела любовь.

— Моя жена — американка, — признался Сергей, — но она инуитского происхождения, с Аляски (инуитами в Северной Америке называют эскимосов).

С будущей супругой Сергей познакомился в Петербурге.

— А вырос я в мургин нутэнут , — говорит Тымнэттыкай. И поясняет: — По-чукотски словосочетание « мургин нутэнут » означает «родной край». Как и многие представители интеллигенции моего поколения, рос на стихах Кымытваль и Вальгиргина, на повестях Рытхэу. Был даже членом подпольного националистического кружка…

Наконец мы заговорили о деле. Сергей собирался перевести свои повести на русский и просил порекомендовать хорошего переводчика. Порывшись в памяти, я назвал своего давнего знакомого, Ивана Генриховича Деникина. Профессор Московского Национально-Гуманитарного Университета, Иван Генрихович как нельзя лучше подходил для этой задачи.

Сергей поблагодарил и откланялся.

Евгений Лакинский, 2014 г.

.

— А вот я ещё анекдот вспомнил, — донеслось снизу. — Приехал московит в Анадырь, поселился в гостинице. Ну ему, типа, говорят: как проголодаетесь, закажите обед по телефону. Ну день он из номера не выходит, ну два. Открывают двери… А он бегает вокруг телефона и кричит: «Телефона-телефона, а московит кушать хочет!»

Внизу заржали.

— А вот тоже. Приезжает московит из Анадыря, привёз с собой электрический чайник. Ему говорят: «Да у тебя ж в избе электричества нет!» А он: «Московит не дурак, московит розетку купил!»

Снова взрыв смеха.

Вынтэнэ стало противно. Она украдкой посмотрела на мужчин. Волосы у них светловатые, а глаза — округлые. Сами ведь помесь с туземцами! Кем были их предки? Волжскими болгарами? Или мордвинами? А может теми же несчастными московитами? Но эти считают себя чукчами.

Конечно же, чукчами! Гордыми повелителями, народом-духоносцем. Старшими братьями всех остальных — коряков, якутов, московитов…

Хотя какие они московитам братья?

Почему она, Вынтэнэ, не задирает носа? Ведь могла бы! А что, коренная анадырчанка, чистокровная чукча. И волосы у неё, между прочим, иссиня-чёрные. И глаза безупречно узкие. Прямо таки «высшая раса». Хоть позируй для плакатов Чукотского национального единства…

— Купил московит растворимый кофе. Читает инструкцию: «Возьмите чайную ложку кофе…» Сыплет кофе себе в рот. «Залейте кипятком…» Льёт себе в горло кипяток. «Перемешайте…» Крутит животом. А потом жалуется: «Ох, и придумают же эти чукчи!»

— Гы-гы-гы! — отозвались попутчики.

Вынтэнэ вжалась в верхнюю полку. Хотелось сказать им что-нибудь резкое. Хотя зачем? Всё равно они не поймут. Где им знать, что до 1641 года московиты считались искусными воинами? Что их боялись не только соседние народы, но даже коряки и юкагиры? Да что там! Даже чукчам не сразу удалось их усмирить…

— Увидел московит-пастух машину. Подошёл, присмотрелся… Трогает покрышки и говорит: «Резина!» Трогает лобовое стекло — «Стиклё!» Потрогал выхлопную трубу — «Самец!»

Казалось, купе треснет от хохота. Все посмотрели в сторону Вынтэнэ — как баба отреагирует?

Вынтэнэ притворилась, что спит.

Больше всего она боялась, чтоб мужики не начали приставать. Их трое, а она — одна. Кто знает, что им взбредёт в голову. Но попутчики оказались вменяемыми. Рассказали ещё пару анекдотов и завалились спать.