Елизавета Дворецкая - Малуша. Пламя северных вод [СИ litres]

Наконец Сванхейд опомнилась и остановила взгляд на Мальфрид:

– Ступай спать. Хвала асам, все это произойдет далеко отсюда и нас не затронет.

– Что – все это? – спросила Мальфрид, послушно встав со скамьи.

– Что? – Сванхейд вздохнула и тоже поднялась. – Человек моего внука Святослава убьет его двоюродного дядю, конечно. Не рада я, что привелось до такого дожить, но не вижу, как мы могли бы этому помешать.

– Никто не спасет обреченного, – буркнул Бер.

– Одно меня утешает, – Сванхейд перевела взгляд на него, – ни сыну моему, ни внуку участвовать в этом не придется. Я не могу спасти Сигвата и даже не думаю, что он должен быть спасен, но если бы ты или твой отец были принуждены пролить родную кровь, проклятье богов пало бы на нас и наших потомков навеки.

Когда Сванхейд скрылась за дверью спального чулана, Бер проводил Мальфрид в девичью избу и сдал на руки служанкам, чтобы помогли ей лечь спать. Но и укрытая теплым куньим одеялом, она долго лежала без сна, не в силах отвлечься от тревожных мыслей. Обреченный взгляд Сванхейд так и стоял у нее перед глазами. Та была словно вёльва, вынужденная говорить Одину «о судьбах предвечных всего, что живет». «Теперь вы знаете довольно – или еще нет?» – то и дело повторяла вёльва, надеясь, что ей позволят прекратить перечень грядущих несчастий.

Сванхейд не делала пророчеств, но глаза ее видели беду, и беда отражалась в них. Только то и было хорошо, что от имени князя теперь выступает Вестим и не Тородду придется усмирять Сигвата, своего двоюродного брата, по воле того, кто им обоим приходится племянником. Как так вышло? Почему рухнул родовой закон, отдав старших во власть младшего? И Сванхейд, почитаемая, как Фригг или Макошь, не может ничего изменить. Она сама двадцать пять лет назад посеяла судьбу рода – и вот они, горькие всходы раздора.

Ребенок беспокойно ворочался внутри, будто спешил принять участие в борьбе, не упустить своей доли битв и славы. Мальфрид поглаживала живот, стараясь улечься поудобнее. Ведь и в нем, сыне Волха, уже течет та же беспокойная кровь материнского рода…

Скорого вмешательства посадника Сигват мог не опасаться. Собирая княжескую дань, тот успел уйти вверх по Мсте довольно далеко, и прошло дней двадцать, прежде чем на льду Волхова показалась идущая от озера дружина. Мальфрид тоже взобралась на вежу посмотреть. Были конные и пешие, но саней мало – только с собственными дорожными пожитками и припасами. Все, что успели взять, Вестим оставил в том погосте, где его застали гонцы.

– Так он, поди, в эту зиму и свою дань не соберет! – сообразила Мальфрид.

Очевидно было, что до весны, до того как порушится санный путь, Вестим не успеет разделаться с Сигватом и обойти свои погосты.

– Видно, нет, – ответил Бер. Был он довольно угрюм, как и все эти дни. На веже дул ветер, нес мелкую снежную крупу, и Бер обхватил Мальфрид сзади, загораживая собой. – Но я думаю, за это Святослав с него не спросит. Судя по тому, что Соколина тогда говорила, если Вестим избавится от Сигвата, Святослав охотно подождет свою дань до следующей зимы.

Мальфрид промолчала, не желая говорить о Святославе, но про себя отметила, что Бер прав. Святослав не был жаден, он равнодушно смотрел на серебро, шелка и меха. Все это было нужно ему только для того, чтобы снаряжать и одаривать дружину. Избавление от Сигвата будет для него куда более ценным даром, чем даже дань. То, что в Приильменье есть еще хотя бы один полуконунг, должно было досаждать ему, как заноза.

В Хольмгард Вестим не заглянул. Дав дружине всего один день на отдых и баню, он сразу же увел ее на север, к Луге. За это время Сигват должен был обойти уже все свои владения, но все же Вестим предпочитал не ждать его близ Варяжска, а бросить ему вызов в тех краях, которые собирался вырвать из-под его власти.

Заканчивался месяц сечень. Мальфрид носила уже семь месяцев. Живот сильно вырос, ноги отекали, и с павечерницами она покончила – было уже не до пряжи, опухшие пальцы плохо слушались. Даже золотое кольцо Волха ей пришлось стянуть и носить на том же ремешке, на каком висела громовая стрелка. Однако она испытывала почти блаженство, сравнивая нынешнее время с той порой, когда она донашивала Колоска. Теперь-то ее тайный первенец уже сам бегал, а в то лето, в глуши лесной, ей приходилось туго. Теперь же служанки обували и разували ее, не приходилось даже самой наклоняться. Ребенок уже не толкался, а только ворочался. Если бы не тревоги, Мальфрид была бы совершенно счастлива.

Когда вести наконец пришли, она их проспала. Она прилегла среди дня, как обычно делала, и задремала. Потом дверь открылась, послышался шепот, потом звонкий детский голос. Мальфрид открыла глаза: голос был новый, не принадлежащий кому-то из малолетних домочадцев госпожи. У двери стояла Кюлли, служанка-чудинка, а возле нее два мальчика лет девяти-десяти; склонившись к ним, она, похоже, уговаривала их не шуметь. Волосы у обоих были рыжими, щеки красными, на носах веснушки. Они напоминали два молоденьких гриба-подосиновика. Мальфрид сразу их узнала: это были два старших сына Соколины, двоюродные братья Бера.

– Влад! Свеня! – окликнула она мальчиков.

К ней обернулись два очень похожих лица, но ни на одном не мелькнула улыбка.

– Разбудили тебя? Прости! – Кюлли поклонилась. – Не знала я, что ты легла, а то бы к отрокам отвела их. Пойдемте, отрочати!

– Постойте! – Мальфрид приподнялась. – Что они здесь? Соколина приехала?

Наведываясь в Хольмгард, Вестим или Соколина часто брали с собой Владивоя и Свена, сыновей Соколины от ее первого мужа, Хакона, чтобы повидались со Сванхейд, своей бабушкой.

– Приехала. Неладно у них, – Кюлли покачала головой. – Беда, слышно.

– Какая беда? – Мальфрид спустила ноги с лежанки.

– Да говорят, посадника убили, – Кюлли понизила голос, хотя мальчики, стоявшие возле нее, уж верно слышали ее лучше, чем Мальфрид.

– Давай обуваться, – велела Мальфрид.

Она не могла сразу поверить такому известию, но и оставаться на месте было невозможно. Кюлли обула ее, закутала в кожух и платок, под руку отвела до гридницы, чтобы не поскользнулась на мостках: Сванхейд распорядилась, чтобы правнучка в эту пору не выходила одна даже во двор.

В гриднице было людно: сюда набились чуть ли не все домочадцы Сванхейд, знатные люди Хольмгарда, так что Кюлли пришлось расчищать для Мальфрид дорогу к лавке, чтобы усадить. Но их никто не заметил, все слушали Соколину.

– А тут им в спину те варяги с чудью и ударили, – рассказывала она, стоя перед сидением Сванхейд. – Никто же не знал про них, думали, у него все люди с собой, те, что есть. Он велел развернуться, стену щитов поставили, он сам был за стеной… И только выстроились, как оттуда, спереди, две сулицы сразу, навесом через строй… две… одна в шею сбоку, другая в горло спереди…