Елизавета Дворецкая - Малуша. Пламя северных вод [СИ litres]

– Я не знал, – Святослав удивленно посмотрел на него. – Ну, стало быть, сами боги мне мысль подали. Нам, глядишь, еще для богов защитник понадобится – с матерью и ее греками, в рот им копыто…

Мальфрид тайком вздохнула: пять лет назад и она была крещена, вместе со всей Эльгиной челядью. Слушала поучения отца Ригора, раздавала хлеб нищим… В их толпе она и повстречала своего изувеченного отца, не ведая, кто этот одноглазый бродяга со страшным шрамом через все лицо.

Подумав о тех днях, Мальфрид крепче прижала к себе сына. В этот миг он стал ей еще дороже. В его имени теперь хранится память о ее отце и даже о таких далеких предках, о каких она не знала. Если бы Володислав деревский видел ее сейчас, то признал бы – его непримиримая борьба прошла недаром. Не принеся прямых плодов, она побудила ее, его дочь, бороться за честь рода, не сгибаясь ни под какими бурями.

Тропа освободилась, и Мальфрид двинулась вперед.

– Ну так вот, – Святослав чуть придержал ее. – Сделано дело. Имя я ему дал. Придет время через десять лет – и меч дам. А уж как он этими дарами распорядится – его будет забота.

Князь киевский не знал: у него самого нет этих десяти лет. Всего семь лет у него остается на то, чтобы добиться вечной славы для себя и обессмертить память своего рода. И уж тем более он не мог знать, что род его будет продолжен только через этого ребенка, чьего рождения он не желал и кому дал имя лишь как выкуп мира со своей отчиной и дединой.

Веселье продолжалось дотемна. Купалии в этот раз настали всего через два-три дня после гибели Улеба, тогда все были испуганы и подавлены, поэтому настоящего гулянья не получилось. Святослав тогда приезжал в святилище, сам принес бычка в жертву, его гриди потаращились с причала, как юная Горяница прыгает с лодки, увитой зеленью, и плывет назад к берегу. Все обряды были справлены, но даже молодежь быстро разошлась с луговины: матери растащили девок по домам, подальше от пришлых удальцов.

Теперь было другое дело. Святослав примирился с родичами, принес искупительные жертвы в Перынь за то, что при нем был убит его брат Улеб, хотя дело так и не прояснилось и его вина не была доказана. Но то, что им вручен юной законный князь, словене поняли как выкуп возможной вины и теперь смотрели в будущее куда бодрее прежнего.

Правда, не все были готовы к примирению.

– Ты не тревожься, я не забуду, – вполголоса уверял Бера Лют, когда они вышли, с чашами в руках, подышать на берег реки. Лют хорошо понимал, что означает каменное спокойствие родича и его тонкие язвительные речи. – Я с гридьбы глаз не спущу. Икмоша, это хрен лохматый, непременно всплывет. Куда он с упырями своими от князя денется? Он родился в гридьбе, нигде больше жить не умеет. У него мать – та еще сорока, что она проведает, то назавтра весь Киев будет знает. А как появится, мы не пропустим.

– Да у вас там в Киеве людей тыща, – сомневался Бер. – Укроется где…

– Не всю же жизнь ему прятаться. А мой брат – в Киеве тысяцкий, он все норы знает. Мистиша сквозь землю на сажень видит! – с пьяноватой, но уверенной гордостью уверял Лют. – Не уйдут от нас те упыри…

В это время в обчине шел не менее важный разговор.

– Князь у нас есть, это дело доброе, – говорил Сдеслав. – Да только больно уж он мал.

– Князь мал, а дела ему много: дань собирать, отсылать, суды судить, ряды рядить… – подхватил Призор.

– Войско, коли случится, собирать и вести, – подсказал Асмунд.

– И войско тоже, да! Не по силам дитяте. Надобен ему кормилец… опекун.

– Я готов из своих людей вам самого лучшего предоставить, – Святослав улыбнулся. – Хоть своего. Асмунд, пойдешь внуку в кормильцы? Меня-то уж ты выкормил, выучил, а ему в самый раз!

Асмунд хмыкнул, не зная, не шутит ли подросший воспитанник.

– Воевода-то он хоть куда, да мы так рассудили меж собой, – возразил Призор, – что кормилец нужен ему из нашего рода, словенского. А коли мать молода, то пусть будет и мужем ей. Ведь не станет она девкой жить всю жизнь, в таких-то годах, – он посмотрел на Мальфрид, с чадом на коленях сидевшую во главе женского стола, между Сванхейд и Вояной. – Захочет замуж. А муж ее с кормильцем сыновним станет вздорить, кому, значит, за него дела решать. Опять недоброе выйдет.

– Значит, хотите мужа ей дать? – Святослав тоже бросил на Мальфрид испытывающий взгляд.

Строго говоря, сейчас он куда охотнее взял бы ее в жены, чем даже три года назад. Она не просто расцвела за эти годы – в ней появилась уверенность и сила, а силу он всегда ценил.

– Что, госпожа князева мать! – окликнул Святослав Мальфрид. – Тут люди толкуют, муж тебе надобен. Может, возьмешь меня?

По обчине прокатился хохот. Но тут же смолк, сменившись недоуменным молчанием. А вдруг князь не шутит?

– У тебя, княже, есть в Киеве жена, – насмешливо напомнила Мальфрид. – Или позабыл?

Два с половиной года назад эта мысль язвила ее, как острый нож, а теперь она вспоминала Прияну как женщину, до которой ей нет ни малейшего дела.

– То в Киеве. А здесь… не Киев. Можем с тобой ряд положить: будешь ты моей женой, я буду всякую зиму к тебе приходить… только с уговором – в Киев не ездить и здесь править, – продолжал Святослав, усмехаясь, готовый придать этому предложению вид шутки или правды, смотря что Мальфрид ответит.

Она дернула углом рта, и глаза ее сузились, отчего взгляд приобрел остроту боевой стрелы.

– Будто я дева ледяная, кому на полудень нельзя, чтобы не растаяла? Нет уж. Я так рассудила: двое у меня сыновей, один от Перуна и Велеса, другой от Волха. Один будет князь, другой жрец. Довольно с меня. Не пойду больше замуж, при сыновьях стану жить, их растить. А кормильца им вы, словене, промеж себя изберите, кто вам угоден. Я того и приму, лишь бы был муж роду хорошего, нрава доброго, ума острого.

Десятки пар глаз пристально наблюдали за ней, но она чувствовала взгляд только одного человека. Дедич сидел довольно близко от нее, среди жрецов, на верхнем конце мужского стола. С тех пор как все тайны ее вскрылись, он не сказал ей ни слова, и ни разу она не замечала, чтобы он на нее хотя бы посмотрел. Кое-что роднило Дедича со Святославом: он тоже брал на руки рожденное ею дитя и обещал сделать его наследником своих дедов. Хорошо, что теперь он видит: она способна отвергнуть даже князя, та, которую ради своей оскорбленной гордости отверг он.

– Ну что ж, изберем кормильца, – согласился Призор, отчасти разочарованный ее ответом. – А мы тут промеж себя уж думали… Только уж после… не теперь…

Усталый ребенок заснул у нее на руках, Сванхейд тоже выглядела очень утомленной, и Бер, не имевший в эти дни охоты к гулянью, подмигивал от двери, дескать, не пора ли нам восвояси? Мальфрид встала, поклонилась Святославу и старейшинам, стала пробираться к выходу. Перехватила взгляд Дедича, но не ответила на него.