Елизавета Дворецкая - Малуша. Пламя северных вод [СИ litres]

После этого уже Мальфрид пригласили на супрядки в Словенск, где в избе у Призоровой старшей невестки собирались взрослые девушки. Туда Мальфрид тоже явилась с целым коробом гостинцев – пирожки из белой пшеничной муки, орешки в меду, сушеная вишня, кулага. Теперь она считалась принятой в девичий круг волости и получила все права знатной невесты. Без этого ее было бы невозможно выдать замуж в здешних краях. На самом деле Сванхейд и не думала с этим спешить – нужно было как следует подумать, как быть с правнучкой, имеющей к тому же на руках дитя. С самого начала старейшины приглядывались к правнучке Сванхейд, но намеки на возможность будущего родства госпожа пока пропускала мимо ушей. Это никого и не удивляло: словене знали, что варяги дольше держат при себе подросших дочерей, иной раз даже лет до двадцати. А к тому же все понимали: дочери столь знатного и влиятельного рода жениха на первой павечернице не найдешь…

Однако хоть Мальфрид и не спешила с поисками земного мужа, уклониться от участия в выборе купальской невесты она не могла – с богами не спорят.

Она не удивилась, что Бер пошел встречать перыничей к причалу, а госпожа Сванхейд велела Ите подать нарядное синее покрывало и очелье с золотным тканцем. Недолгого времени Мальфрид хватило, чтобы понять, какой властью и влиянием над словенами Поозёрья имеет Перынь. Сванхейд рассказала ей, что особая, больше, чем в других местах, власть жрецов берет начало еще в тех временах, когда первый варяжский конунг, Хродрик, только появился на Волхове. Главы здешней знати, мужи передние, тогда же были варягами перебиты, и лишь Перынь Хродрик не тронул, не желая ссориться еще и с богами этой земли. Наоборот: завел обычай приносить богатые жертвы и устраивать пиры несколько раз в год. Этому обычаю следовали все его преемники вплоть до Олава. А уже после смерти Олава, во время войны за Смолянскую землю, Ингвар добил несколько уцелевших до его времени малых княжеских родов Приильменья. Теперь уже никто среди словен не звался князем; главы родов сохранили за собой лишь право принесения жертв. Святилище в Перыни по сути правило словенами во всех делах, которые не решались Хольмгардом, а в последние годы – посадником в Новых Дворах. И Сванхейд, из княгини сделавшись всего лишь старой бабкой далекого киевского князя, предпочитала дружить с Перынью и ублажать ее богатыми дарами.

Бер вышел к внутреннему причалу, где уже пристали три больших лодки. В каждой сидели по три-четыре нарядных девушки, лежали мешки и бочонки, шевелились в корзинах живые куры и гуси. Отроки и молодцы гребли, а возглавлял купальскую дружину Дедомил, Требогостев сын, иначе Дедич – один из жрецов, постоянно живущих в Перыни. Завидев Бера, он сошел на причал – в вышитой нарядной сорочке, с тканым поясом, с «громовой стрелкой» из кремня, оправленной в серебро, которую он носил как науз на шее. В руке он держал посох, искусно вырезанный его собственными руками: в навершии с одной стороны было бородатое лицо чура, а с другой, затылком к первому – морда змея-ящера. Для поддержки посох ему не требовался – Дедич был мужчиной средних лет, – но служил знаком его священной власти. Немного выше среднего роста, он был не так чтобы хорош собой, но благодаря рыжей бороде при темно-русых волосах и густых черных бровях лицо его привлекало взгляд и резко отпечатывалось в памяти.

– Прибывше мы к нам не по куницу, не по синицу, а по красную девицу! – объявил он, ответив на приветствие. – Зови сестру твою Малфредь, повезем ее к жребию. Может, – он улыбнулся, – Волх-батюшка честь вашему дому окажет – изберет вашу деву в жены себе. Ведь лет двадцать девы из Холм-города не видавше он.

– Это верно – когда бывали у нас в роду девы, я еще на свет не родивше, – говоря по-словенски, Бер использовал привычный здесь местный выговор. – Да сестра моя готова – не одевше, не снарядивше. Поди-ка в дом, госпожа Сванхейд зовет тебя.

Оставив свою дружину на причале, Дедич пошел с ним в дом. Сванхейд уже переоделась к его приходу, Ита держала возле нее корец со свежим квасом из погреба – угощение было весьма кстати в жаркий день.

Гость поклонился Сванхейд, она взяла у служанки ковш и поднесла своими руками. Довольный этой честью, Дедич тем не менее рыскал глазами по сторонам – приехал он не за старухой.

– Сегодня день особый! – сказала Сванхейд, когда он вернул ей ковш. – С тех пор как младшая моя дочь, Альдис, замуж вышла, а тому уж больше двадцати лет, к нам в дом сваты из Перыни не бывали.

– Не заглохло древо рода твоего! – весело ответил Дедич. – Не дочь, так внучка в круг лучших дев ильменских войдет.

– Мальфрид мне правнучка, – вздохнула Сванхейд. – И сама я не думала, что до таких лет доживу.

– Кто богов чтит, тому и боги дают веку.

– Я приготовила для вас, как обычно – и людям, и богам. Бычка привезу, как сама приеду. Хочешь взглянуть на него?

– На бычка поглядим. А где же ваша дева?

– Одевается. Не всякий день сам Волх-батюшка сватов засылает, стыдно нам было бы хуже других пред очи его выйти.

Бычок гулял на лугу с другой скотиной, и Дедич остался ждать, пока девушка выйдет. Когда же она наконец показалась, даже самый строгий судья не сказал бы, что время было потрачено напрасно. В красном платье из плотного льна с шелковой отделкой, с очельем, обшитым золотной тесьмой, с двумя колечками на висках из золотой проволоки с нанизанными крупными хрустальными бусинами, она сияла, как Заря-Зареница. Уже сейчас в ней было видно большое сходство со Сванхейд, несмотря на более чем полувековую разницу в возрасте, – высокий для женщины рост, крепкое сложение, величественная осанка. В лице Мальфрид было больше красок – русые, а не светлые брови, темные ресницы, оттенявшие голубизну глаз, веснушки, щедро рассыпанные по немного вздернутому носу. Здороваясь с Дедичем, она опустила ресницы, пряча задорный блеск глаз, и губы ее немного сморщились, будто сдерживая улыбку, и все это придавало ее юной красоте такой дразнящий, цепляющий оттенок, что захватывало дух. А внешне она хранила такое уверенное достоинство, будто ее с колыбели растили для престола. Это была одна из тех дев – священных сосудов для красного пива власти, – что в предания входят как прекраснейшие на свете. Жадно ее рассматривая, Дедич даже не сразу ответил на приветствие, хотя был весьма речист.

– Не заря ясная среди звездочек частых возвышалася, а Малфредь-свет среди красных девок появлялася! – наконец улыбнулся он, будто запевал сказание.

Мальфрид сдержанно поклонилась, вытянув губы трубочкой, что заменяло ей улыбку, но была польщена. Услышать свое имя из уст Дедича под перезвон гусельных струн в Поозёрье считалось большой честью. Но еще больше того ей польстил восхищенный взгляд его строгих очей. От такого человека, как он, один подобный взгляд стоил дороже, чем многословные похвалы от кого другого.