Елизавета Дворецкая - Малуша. Пламя северных вод [СИ litres]

Рядом всхрапнул кто-то из челяди – будто конь.

Бер вздрогнул, потом выпустил ее из объятий, встал и провел ладонями по лицу.

– Теперь и меня блуд взявше, – выдохнул он. – Все кажется, что ты замерзла там, в воде…

Мальфрид обхватила его руку выше локтя и с наслаждением прижалась к ней грудью. Ей тоже казалось, что только он может по-настоящему согреть ее после холодного ложа Волха-молодца.

– Ты идешь к себе? Я сейчас в девичью, гляну, как там чадо. Потом приду к тебе, хочешь?

– Нет, – сказал Бер, хотя за этим совершенно точно стояло «да».

– Ты ведь этого хочешь. Я приду…

– Не надо. Я дверь запру. Одно внебрачное дитя Сванхейд тебе простила, но второе… особенно если это буду я… Сванхейд умрет от горя, если мы родим ей правнука, который будет сам себе дядя!

– Ты что, не можешь…

– Могу. Но стоит начать – однажды мы не убережемся. Да и пронюхает кто-нибудь. Ну, послушай! – Бер взял ее за плечи. – Мальфи! Мы же родня. Это в Купалии все можно, но я и завтра не перестану тебя хотеть. А если кто-то узнает, это навлечет позор и на нас, и на Сванхейд, и на Хольмгард, и на весь наш род.

Мальфрид глубоко вздохнула. Она знала, что он прав, но острое разочарование и мучительное томление наполняли болью душу и тело.

Но одна мысль была всего больнее. Когда-нибудь ей все же придется открыть тайну рождения Колоска. Это неизбежно. Сванхейд и Бер должны будут стать первыми здесь, кто узнает правду. И как же ей тогда будет стыдно перед Бером, если он услышит, что еще до встречи с ним она сблудила с другим своим родичей в том же колене, с его двоюродным братом Святославом! Что у нее уже есть сын, который сам себе дядя!

Лучше бы ей было сегодня утонуть, чем до такого дожить. Молоденькой, глупой ключнице Малуше такое было простительно, но не Мальфрид из Хольмгарда, которой она сумела с тех пор стать.

А если она будет благоразумной, то к тому времени как тайну придется выпустить на свет, может быть, Бер уже забудет, как плохо она умеет извлекать уроки из своих прежних ошибок.

Не оглядываясь, Мальфрид направилась из гридницы. Колосок давно спит, но лучше ей быть рядом с ним. Посмотреть на него, одного из тех, кто спас ее сегодня, и вспомнить о цене безрассудства.

– Мальфи…

Она обернулась. Бер пошел за ней и остановился в двух шагах. В глазах его было неприкрытое сожаление. И еще в них отражалось понимание, задевшее Мальфрид едва ли не сильнее, чем если бы там было презрение.

Бер не удивился, что она сама пытается склонить его «следовать велениям Фрейи», как это называют в сагах. Он думает, что эта вот горячая кровь и принесла ей Колоска. Что у нее уже все это было – точно так же, но с кем-то другим.

– Ничего подобного! – прошептала она в ответ на эту невысказанную мысль. – Все было совсем, совсем не так! Если хочешь знать, я… вышла замуж. Я думала, что буду водимой женой. Мне это обещали.

– Тебя обманули? – лицо Бера стало жестким, и он придвинулся к ней. – Я же спрашивал! Почему твоя киевская родня это стерпела? Почему подлеца не заставили жениться силой – или не убили?

– Нет, нет! – Мальфрид положила руки ему на плечи, пытаясь унять, и едва сдержала желание закрыть ему рот ладонью. – Моя киевская родня не хотела этого брака. Поэтому меня отослали.

Бер глубоко вдохнул, пытаясь успокоиться. Мальфрид молчала, и боясь, и надеясь, что он захочет узнать больше и она наконец избавится от давящей тайны. К чему бы это ни привело.

– Мальфи… – мягко прошептал Бер и привлек ее к себе. – Не думай… я не думаю о тебе плохо. И никогда не подумаю. Я знаю, что ты не дурочка и не распутница. Судьба к тебе была недобра. Я не пережил всего того, что ты. Малым ребенком я не погибал в горящем городе, не был в плену и рабстве, не служил чужим князьям… не видел гибели отца… даже два раза. Не жил в лесу с медведицей… Меня даже Ящеру не бросали. Ты моложе меня, а всякого горя видела в десять раз больше.

– Вот жалеть меня не надо! – Мальфрид нахмурилась. – Я еще воссяду на престол богов выше всего мира!

– Когда найдешь его, я тебя подсажу, – просто пообещал Бер.

Мальфрид вздохнула, легонько коснулась губами его губ и наконец ушла.

Когда она исчезла за дверью, Бер вздохнул и с обреченным видом ткнулся лбом в бревенчатую стену. Потом беззвучно вдарил по ней кулаком.

Лучше и правда запереть сегодня свою дверь на засов. Если она все-таки ослушается и придет, дальше противиться у него сил не хватит. Ведь в этих делах, как доходит до дела, здравый рассудок вмиг куда-то девается.

Хорошей погоды хватило только до Купалий, а потом похолодало, то и дело с неба сеяло дождем. Мальфрид начала понимать, как отличаются эти края от привычной ей земли Полянской – жаркой, яркой и щедрой. Даже нивы здесь созревали на месяц позже. Если им удавалось созреть…

И у полян случались неурожайные годы, но там посевам грозила засуха или град. Здесь же, как ей рассказала Сванхейд, нивы нередко вымачивало. Реки поднимались от обильных дождей, подмывали близко стоящие избы. Иной раз Волхов вспухал так, что в Перыни собирали совет: решать, какой жертвой утишить гнев господина вод. После таких бедствий своего хлеба оратаям хватало лишь до первого снега. В годы более благоприятные – до Карачуна или до Медвежьего дня; это считали хорошие, сытые зимы.

Дому Сванхейд голод не угрожал – у нее имелись запасы зерна, хранимые в ямах. Хозяева Хольмгарда не имели собственных пашен. Как и у киевских князей, их челядь обрабатывала только огороды, где растили лук, морковь, капусту, репу, чеснок, бобы, горох. Зато они были богаты скотом. Навоз от своих стад Сванхейд продавала окрестным жителям: всякий год заключался уговор, оратаи вывозили навоз, чтобы весной или осенью, после жатвы, разбросать по полям, а расплачивались частью собранного зерна. При здешних бедных почвах скот, дающий навоз для удобрения полей, значил чуть ли не больше, чем сама земля. Неосвоенных участков леса и свободных земель в округе давно не осталось, все угодья были поделены между старинными родами и селениями. Собрав два-три урожая, пашню оставляли отдыхать лет на двадцать пять-тридцать, а потом сжигали заново выросший лес и сеяли в золу. Это был счастливый год: одного урожая со свежего пала хватало на несколько лет. Но в следующие два-три года он резко падал, а потом делянку забрасывали – до следующего поколения пахарей. Прибрежные жители порой распахивали «наволоки», то есть луга, по весне заливаемые водой, куда река натаскивала ил. Но нечасто – эти угодья требовались как пастбища. Иные поля оставляли отдыхать всего на несколько лет, и тут было не обойтись без навоза. Если его не было совсем, то и пашню и не обрабатывали – не стоило трудиться ради урожая сам-один или сам-два. Не привыкшая к такому Мальфрид с удивлением наблюдала, как старейшины родов приходят к Сванхейд и выпрашивают навоз – от коров, лошадей, свиней, даже от кур. Соломенную, сенную или торфяную подстилку.