Алексей Вязовский - Казань

Повернувшись обратно к Кремлю, я через какое то время усмотрел, как со стены рядом с Ильинской башней поползла цепочка людей. Один за одним, они спускались по едва различимой в дымном мареве веревке. Ну, что ж. Молодцы. Этот случай был предусмотрен и их встретят бойцы Подурова.

Я навел подзорную трубу на дезертиров. Из под стены уже бежало пятеро, а по веревке лезли сразу трое. Крепкая видать веревка. За четверть часа спустились почти полсотни человек. Но вот наверху что-то случилось. Появились дымки выстрелов. Спускающиеся заторопились. В конце концов на стене, между зубцами блеснула полоска стали и последние беглецы полетели вниз вместе с перерубленной веревкой. Мне даже почудилось, что я слышал их истошный крик и потом стук удара тел о землю. Один остался лежать неподвижно, а двое кое как поковыляли вслед своим товарищам. В этот момент из бойниц Ильинской башни вырвались дымные облачка выстрелов, хлестнула картечь и оба беглеца замертво покатились по склону оврага.

Колыхаться в воздухе надоело, и я дал команду опустить шар на землю. Там меня уже ждал доклад о возгораниях в городе и об очередном происшествии. Солдатик, помогавший сбрасывать горящие головни прилетевшие от Ивановской башни, оступился с крыши и упал на землю. Слава Богу не насмерть, но переломы точно заработал. К медикам уже увезли.

– Думаю я что крепость запылает целиком – я ответил на невысказанный вопрос в глазах собравшихся генералов. Они сами в шар лезть не особо стремились. А с колокольни церкви ни черта не было видно.

– В верхнем городе многочисленные возгорания. В дыму людям уследить за ними невозможно, да и тушить их очень трудно. Так что, возможно, скоро загорится вся жилая застройка в Кремле. Не думаю, что его обитатели предпочтут смерть от огня и удушья моему плену, так что ждем. Вскорости возможен исход из крепости. Кое-кто уже со стен спускается.

Тех самых беглецов из крепости через полчаса привели ко мне. Это так же оказались солдаты гарнизона и несколько солдат Рязанского полка. Все были закопченные, грязные, с прожженой формой. Построились ровненько. Рапортовать вышел самый пожилой солдат с седыми и такими же пышными, «буденновскими» усами, как и у Громыхало. В строю, кстати, стояло еще несколько похожих усачей.

«Мода у них там, что ли в гарнизоне такая?» – подумал я, разглядывая дым, что валил за стенами Кремля.

– Ваше Императорское Величество, солдаты гарнизонной роты Нижегородского кремля и второй роты Рязанского полка. Стало быть – “усатый” сбился с доклада – Готовы принести присягу. Рады верно служить истинному нашему государю!

Я прошелся вдоль строя.

– Кто таков? – Спросил я усача.

– Старший бомбардир гарнизонной роты, Степан Муха – браво отрапортовал тот.

– Всем вольно стоять. – Скомандовал я, снижая градус формальности общения. И обратился к Мухе уже без командных нот в голосе – Рассказывай, что происходит в крепости и как бежали.

Мой посыл был понят правильно, люди расслабились, обступили меня и некоторые даже потянулись за кисетами. Муха разгладил усы и начал рассказ:

– Как, стало быть, пожар зачался в низах крепости, тревогу проиграли. А наше место по тревоге у пушек в Ильинской. Ну, изготовились, ждем. А дымом то все сильнее тянет. С башни то видать, что горит нешуточно и уголья на верхний город закидывает. Наши гарнизонные и рязанские по подворьям бегают, тушат. Угли затаптывают, землей закидывают. Воды то не напасешся. К нашему ротному посыльный прибежал и нас с башни тоже на тушение пожаров послали, а меня назначили старшим партии. Ну мы взяли топоры, багры и пошли. Тушили, и промеж тем один из наших в доме в одном моток доброй веревки прибрал. Тут уж все стало понятно. Я и прочие мои артельные стали ходить от партии к партии и подговаривать наших и рязанских бежать с крепости к тебе, царь батюшка. Со многими уговорились. Дворянчиков, что нами командовали, мы топорами приголубили да и бегом в свою башню. Поручика нашего також по голове да со стены. Веревку спустили и тикать. Сколько успели столько и убежали. А кто не успел, тем видать земля пухом.

Перекрестился старый бомбардир, за ним повторили все солдатики и я тоже.

Мда. План незамысловатый, исполнение топорное в прямом смысле слова. Я оглядел солдатиков и обратил внимание, что рязанская часть группы была значительно моложе гарнизонной.

– Назовись, кто таков, давно ли служишь? – обратился я к самому молодому из группы рязанцев.

Чумазое лицо рязанца осветила широченная улыбка.

– Меня звать Егорка Волосов. Я, это, рядовой из запасного батальона Рязанского полка…

– Не по форме отвечаешь, богомаз, – проворчал старый бомбардир и повернулся ко мне. – Рекруты оне. По осени набрали для пополнению полка, что в туретчине сейчас геройствует. Сразу то в бой не пошлешь. Сено-солома!

Старые солдаты нижегородского гарнизона засмеялись. А я уточнил:

– А почему богомаз?

– Малюет картинки ловко. Страсть как похоже получается.

Ух ты. Неужто самородок?

– Показать можешь? – спросил я Волосова.

Тот огорченно помотал головой.

– В казармах все осталося. Но если надо я прямо тут нарисую!

Я повертел головой, но Неплюйводы не усмотрел. Прячется от меня шельма.

– На чем рисовать будешь? У меня для тебя бумаги и красок нет.

– Ваше величество, да зачем бумага то? Мне на ней и не доводилось рисовать.

– А на чем же ты рисуешь? – Удивился я.

– На чем придется. На лубе, на песке, досках пиленых. И красок у меня никогда не было. Все больше угольком, али гвоздем.

– Как гвоздем? – Я впал в форменное недоумение. И ещё раз обернулся в поисках подходящей для рисования поверхности.

Рядом с нами стояла санная тентованная повозка, на которой перемещался сложенный воздушный шар с запасом топлива.

– Ну ка. Нарисуй что нибудь углем на вон том полотне, – я указал на повозку.

Рязанец согласно кивнул, Выбрал в костровище пару угольков и направился к повозке. Я с солдатами двинулся следом.

Парень действительно оказался гением. Я ожидал картинок в стиле накаляканных третьеклассником на промокашке. А вышло что-то в стиле черно-белой трафаретной графики. Волосов лаконичными линиями с применением штриховки очень узнаваемо изобразил на тенте МОЕ лицо. А потом в одно движение очертил вокруг головы классический, как на иконах рисуют, нимб и повернулся посмотреть на мою реакцию.

– Опять шалишь, Егорка! – проворчал старый бомбардир. – Забыл, как тебя пороли за такое, – и обращаясь ко мне пояснил. – Ваше императорское величество, не серчайте на блаженного. Он всех кто к нему по доброму относится, с нимбами рисует. Оттого и богомазом кличут. А когда полковой батюшка увидал такое, гневаться изволил и донес господину капитану. Тот за богохульство и приказал его выдрать. Но не помогло видать.