Алексей Вязовский - Начало [СИ]

– Скоро мы их на дыбы будем вешать – мрачно проговорил Мясников, потирая бровь над выбитым глазом.

Вяземского поддерживает богатейший человек страны граф Шереметьев. Если искать главного крепостника России после Екатерины, имевшего больше всего поместий и душ – это Николай Петрович с доходом больше 600 тысяч рублей в год. Об этом тоже активно судачат в Петербурге, смакуют его деловую хватку и чудачества (отказался от миллионного выкупа, который был готов ему заплатить крепостной-управляющий).

Позиция чиновников непоколебима и похоже, что они набирают очки у Екатерины.

Третья партия – графья Панины вместе с гатчинским двором Павла I и его нынешней супругой. Это почти официальная оппозиция, которая, не смущаясь, критикует Екатерину, строит козни. Причем старший Панин все еще управляет внешнеполитическим ведомством. Его дипломатическое влияние огромно. Младший – фактически сидит под домашнем арестом в имении, фрондирует императрице.

Наконец, генералитет неохваченный Орловыми. Тоже весь сплошь талантливый, но не имеющий одного признанного лидера. Во-первых, нынешний глава армейского ведомства – граф Чернышев. Во-вторых, восходящая звезда на военном небосклоне – Александр Суворов. Нынче воюет в Румынии. Генерал Румянцев, возглавляющий всю русскую армию в Турции. Генерал-фельдмаршал Александр Голицын. Еще ряд более мелких военачальников вроде Репина и Брюса.

Отдельными фигурами во всей этой властной иерархии стоят двое – Потемкин и Кирилл Григорьевич Разумовский. Последний – бывший гетман Войска Запорожского, генерал-фельдмаршал и президент Российской академии наук. Разумовский, несмотря на отмену гетманства – фактический глава всей Малороссии. Крайне авторитетный аристократ, хоть и тоже находящийся в опале.

Вторая фигура – генерал-майор Потемкин. Будущий фаворит Екатерины, с которым она уже состоит в нежной переписке. Ненавидит Орловых, которые в драке выбили конкуренту за внимание императрицы один глаз. Талантливый военачальник и государственный деятель, который, впрочем, вошел в историю России как строитель фальшивых «потемкинских» деревень по пути следования кортежа Екатерины в Крым.

– Эх, не сдюжим – тяжело вздохнул Шигаев – Какая толпа у трона.

– Должны сдюжить – Подуров ударил кулаком по столу – Иначе эта свора не только нас сживет со свету, но и все казачество с народом.

– А кто же нынче канцлер у Екатерины? – первым сообразил Овчинников – Давненько ни про кого не слыхать.

– Нетути канцлера – вакантна должность – ответил Перфильев – Вице-канцлером ходит Александр Голицын. Пустой человечек, Коллегии иностранных дел всем по-прежнему заведует граф Панин.

Голова уже гудела, поэтому я распустил совещание, попросил Овчинникова устроить Перфильева и его людей где-нибудь на ночь.

– А завтра, соберемся вдвоем, Афанасий Петрович, и окончательно решим. Есть для тебя одно дельце.

Пока я делал записи после разговора с Перфильевым, наступил поздний вечер. Весь чай полковники с генералами выдули, поэтому я, занеся корону в сокровищницу, направился на кухню. На подходе услышал тихий женский плач. Плакала Харлова. Я тихонько подошел к двери, осторожно заглянул. Татьяна, роняя слезы, склонилась над небольшим медальоном. Я пригляделся – это была миниатюра немолодого мужчины. Кажется в военной форме.

– Ой! – девушка меня заметила, мгновенно убрала цепочку с медальоном в ворот платья. Вытерла слезы платком.

– О чем грустишь, Татьяна? – поинтересовался я, усаживаясь рядом за большой кухонный стол – Это же твой усопший супруг?

– Убитый! – у вдовы гневно раздулись крылья носа. Она сразу стала похожа на нахохлившегося ястреба.

– Так он же военный. Многим из нас уготовлена участь быть убитыми в бою.

– Особливо тем, кто отсиживается за чужими спинами – ядовито произнесла девушка.

– При штурме Оренбурга я был в первых рядах – пришлось повысить голос – И в меня стреляли, и я стрелял. Даже убил кого-то.

– Смертоубийство – это грех! – Татьяна резко встала, собралась уходить – Тут нечем гордиться.

– И не о чем горевать. Смерть в бою – доблесть воинская, а не грех – я тоже встал, заглянул в большой чугунный чайник. Неостывший кипяток был, осталось найти чай – А судить о том женщине не сведущей в ратном деле – гордыня, сударыня.

– Дай, я сама – Харлова отобрала у меня чайник – Не престало «амператору» – девушка презрительно подчеркнула это простонародное произношение – себя самому обслуживать.

– Послушай, любезная Татьяна – я повторно схватился за ручку, невольно коснувшись ладони девушки. Мы оба на мгновение замерли. Харлова стремительно покраснела, сделала шаг назад, но чайник нас не пускал – Положение у нас незавидное. Думаешь, я того не понимаю, что ты несчастна и скорбишь по погибшему супругу? Что окромя сурового презрения и ненависти ни я, ни казаки с крестьянами у тебя не вызываем? Как дворяне называют нынче народ? Подлые холопы? Бунтующая чернь?

– Смею заметить, что все не совсем так… – пролепетала испуганная Харлова – Я же не глупое дитё, сударь. Сама видела к чему все идет. Казачки хоть годом ранее взбунтовались, однако требования их были вполне разумны…

– Присядем-ка – я указал ей на стулья.

Мы поставили чайники на стол и разместились друг напротив друга.

– Расскажи о себе.

– К чему это? – Харлова нервно достала платок из рукава, потянулась промокнуть свои огромные голубые глаза, потом передумала. Взяла щипцы, сняла нагар со свечей.

– Мы живем под одной крышей, а я и доныне ничего о тебе не знаю. Сколько тебе лет, кто был твой муж?

– Если бы ты, Петр Федорович, был дворянином – вдова несмело улыбнулась – Знал бы, что спрашивать даму о возрасте неуместно. Это ужасный моветон!

– Цари превыше приличий – наставительно произнес я – Мы сами создаем правила и следуем оным. Или не следуем. Это уж как бог вразумит.

Харлова задумалась.

– Я из семьи секунд-майор казанского пехотного полка Савелия Семеновича Ахтырцева. Нас в семье шесть детей было и старшие все дочки – девушка грустно усмехнулась – Отец очень хотел хоть одного сына, постоянно упрекал мать, что не может родить наследника. Когда Коленька родился – такое счастье было! Поместье наше небольшое – пятьсот десятин и десять душ крепостных. Дом маленький, всего пять комнат. Всю жизнь ютились, как могли: зимой в окна задувало, сырость повсюду, полы ходили ходуном, потолки в углах плесенью покрывались – Харлова тяжело вздохнула – Да, и крыша тоже постоянно текла. На зиму бывало, стены соломой окутывали, которую прикрепляли жердями. Но и это плохо защищало от холода, так что в стужу приходилось все время топить. Как наступал вечер, вся семья скучивалась в комнате, где потеплее; ставили на стол сальный огарок, да присаживались поближе к свету…