Сергей Синякин - Голый дикарь из культурной страны

— Боже мой, Зиверс, — досадливо сказал человек. — Разве можно жалеть пушечное мясо? В конце концов, выигрыш стоит сожженных свечей. Я говорил вам и еще скажу, что это всего лишь дикари, не более того. Цивилизовать их и поднять до уровня рядового немца просто невозможно. Кстати, вам не кажется, что опыты не слишком чисты? Мы сталкиваем лбами дикарей, а пытаемся понять третью, более цивилизованную силу. Возможно, по своему развитию она превосходит любого обитателя земли. Надо радоваться, что у нас появилась такая возможность. «Уны» для того и воспитываются, чтобы рисковать жизнью, защищая интересы рейха.

Он помолчал еще немного, вслушиваясь в ответ далекого собеседника, потом досадливо раздавил сигарету о дно пепельницы.

— Послушайте, Зиверс, — сказал он. — Исследования санкционированы рейхминистром, о них знает фюрер. Это вы понимаете? Я требую доложить материалы рейхминистру Кальтенбрунннеру, пусть он рассудит нас.

Человек помолчал, слушая собеседника, и закурил новую сигарету.

— Хорошо, хорошо, — примирительно сказал он. — Копии материалов наблюдения я сегодня же отправлю почтовой ракетой. Кстати, скажите Брауну, что его «файтеры» идеально подходят для негласных наблюдений. Великолепная машина! Но я настаиваю на продолжении исследований. Мы не знаем, что это за существо, мы не знаем, откуда оно, в конце концов, мы до сих пор не выяснили, на что оно способно. Добавилось только одно: оно умеет поддерживать биологические контакты разного рода, включая насекомых и некоторые виды микроорганизмов. Это существо включает разные биологические виды в общее содружество. Но многое пока остается неясным. Что значит жизнь трех сотен «унов»? Они счастливы, они отдали свои жизни во имя процветания рейха. А мы должны думать о будущем рейха. Уже сейчас ясно, что этот трехголовый Бу — существо не из нашего мира. А значит, в обозримое время нам предстоит встреча с его собратьями. Мы должны быть готовы к ней. Нам придется драться. Поэтому я требую, чтобы моя позиция была рассмотрена советом «Аненэрбе» и лично господином Кальтенбруннером. До свидания, Зиверс, я жду людей. Мне просто необходим новый инструмент для исследований.

Человек закончил говорить и некоторое время задумчиво курил, неумело пуская в воздух перед собой кольца дыма.

Гнев и возмущение ощущал ун-Грайм. Гнев и возмущение. Одно дело самому чувствовать себя недалеким дикарем, совсем другое — слышать, что тебя им считают. Даже не дикарем, тебя считают бездушным инструментом для исследования. Все жертвы, понесенные отрядом, были предусмотрены хитроумными специалистами из «Аненэрбе»!

Он шевельнулся.

Человек замер, осторожно положил сигарету в пепельницу и медленно повернулся. На лице человека появилась кривая улыбка.

— Бог мой! Кого я вижу? Ротенфюрер, вам удалось вырваться живым? Кто-то ворожит вам на небесах! Я рад, что вы живы! Честное слово, рад! Ведь вы неоценимый свидетель происходившего.

Он встал, с брезгливым любопытством разглядывая опухшее от укусов насекомых красное лицо Ойгена ун-Грайма.

— Досталось вам? — со снисходительной жалостью поинтересовался человек из «Аненэрбе». — Ничего. Я прикажу…

— Я слышал ваш разговор, — хрипло сказал Ойген. — Значит, во имя процветания рейха?

— А, да, — сказал человек. — Но этот разговор вам не предназначался. Ротенфюрер… вас, кажется, зовут Ойген ун-Грайм? Так вот, Ойген, приведите себя в порядок, отдохните, а потом мы обстоятельно поговорим обо всем. Договорились?

— Разве можно договориться с дикарем? — криво усмехнулся Ойген. — Вы правы, совершенно правы, во мне живет дикарь. Злой дикарь, который не может простить смерти собратьев.

Бешенство и злоба переполняли его. Бешенство и злоба.

— Тридцать девять человек, — стонуще сказал он. — И мы были не первыми!

— Такова работа, ротенфюрер, — человек из «Аненэрбе» попытался улыбнуться. — И потом, вы ведь давали присягу!

— Я давал присягу рейху, а не «Аненэрбе», — возразил Ойген, выжидательно глядя на собеседника.

— Жаль, что вы так и не поняли, что это одно и то же, — вздохнул человек из «Аненэрбе» и попытался выхватить пистолет. Но он был любителем. Неумелым и цивилизованным любителем.

А Ойген ун-Грайм был не просто профессионалом, он был хорошо обученным дикарем, поэтому пока рука его врага только нащупывала рукоять пистолета, палец жаждущего мести ротенфюрера уже нажал на податливый курок верного друга по имени шмайссер.

Перешагнув через упавшего человека, он подошел к стеллажам, сбросил травяные лохмотья, нашел комплект обмундирования и неторопливо надел его прямо на грязное тело. Потом взял цинку с патронами и несколько пустых магазинов и принялся неторопливо набивать магазины патронами, держа в памяти тот лишний патрон, что лежал в брошенном на стол ранце.

Этому патрону отводилась особая роль.

Настоящий солдат, даже если он всего лишь дикарь, воспитанный цивилизованными людьми из культурной страны, никогда не сдается в плен.

Последний патрон остается для его сердца.

Так их учили.

Именно так Ойген и понимал жизнь. Впрочем, жизнь свою он намеревался продать дорого, к тому же Ойген надеялся прожить время, достаточное, чтобы спросить с виновных за все — за искалеченную судьбу, за товарищей, брошенных в топку эксперимента, за искаженный мир, что отражался в его взгляде, за рейх, которому надлежало быть совершенно иным.