Сергей Синякин - Мрак тени смертной [сборник повестей]

— Годен, — сказал доктор Хемке. — Но не радуйся, Ганс, у тебя еще будет время проклясть день, когда ты принял свое решение.

Через две недели после приезда в школу Ганс перешагнул порог учебной кафедры.

Курсанты — в основном почти все его погодки — с любопытством смотрели на него. Ун-Леббель прошел к свободному месту, спросил сидящего рядом белобрысого крепыша с упрямым раздвоенным подбородком:

— Свободно?

— Можешь садиться, — сказал крепыш. — Идти на запасной аэродром не придется.

И представился:

— Фридрих.

— Ганс, — сказал ун-Леббель и достал из планшетки тетради и ручку, означавшие, что он начал новую абсолютно неведомую ему жизнь.

Они сидели на зеленом поле аэродрома и смотрели, как в небе в ожидании конуса для проведения стрельб выписывает восьмерки и петли учебно-тренировочный «ME-262 U».

— Пушки это вчерашний день, — сказал Фридрих ун-Л ахузен.

Высокий, стройный, подтянутый, он полулежал на упакованном парашюте, завороженно глядя вверх. Ветер трепал его светлые волосы. В руках у него была книга Вальтера Новотны «Тигр Волховстроя».

— Хартман из этого вчерашнего дня сбил триста пятьдесят два самолета, — усмехнулся ун-Греф.

— Так какие тогда были скорости! — вскричал ун-Лахузен. — Сегодня тактика воздушного боя, которую применял Хартман, безнадежно устарела! Что делал Хартман? Он сближался с противником на большой скорости, подходил как можно ближе и, когда самолет противника закрывал переднюю сферу фонаря, выпускал короткую очередь, экономя боезапас. Стрельба с такого расстояния всегда связана с большим риском. Хартман сам полтора десятка раз пролетал через обломки сбитых самолетов и восемь раз спасался на парашюте!

— И два раза попадал в плен, — добавил ун-Греф.

— Не в этом дело! — отмахнулся Фридрих. — Я к тому, что при современных скоростях такие атаки становятся невозможными. Они более чем опасны. На такой скорости атакующий летчик, сближаясь, обязательно столкнется с противником. Скорость — вот первый козырь истребителя в современных условиях, — он разогнул один палец кулака. — И скорострельность его пушек, — он победно разогнул второй палец.

— Говорят, русские за Уралом уже применяют управляемые ракеты, — вздохнул ун-Греф. — Хорошая штука — выпускаешь ракету, а дальше она сама идет на цель.

— Это называется телеметрия, — вступил в разговор ун-Леб-бель. — Говорят, американцы тоже применяют такие ракеты. Правда, без особого успеха.

— Нет, ребята, — мечтательно сказал Фридрих. — Хартман, конечно, ас, слов нет. Но мне больше нравится Граф. Говорят, о нем в войну писали, мол, сын простого кузнеца, а за три года от унтер-офицера дослужился до майора. А уж как он летал!

— У нас, положим, все впереди, — возразил ун-Греф. — Я лично тоже в унтерах засиживаться не собираюсь. А повоевать еще придется — русских в Сибири добивать, с американцами разобраться. Да и япошки, пусть они пока и союзники, а нос задирать стали, самураями себя возомнили.

— Говорят, наши готовят самолеты совсем уже для запредельных высот, — сказал Фридрих.

— Куда уж выше «зенгеров», — возразил ун-Леббель. — Их и так ни одна зенитка достать не может. И самолеты тоже.

— Вчера сообщали, что в рейхе запущена первая очередь цеппелинов, — сообщил ун-Греф. — Только вместо водорода в них какой-то другой газ, который не горит.

— Нам-то что? — непонимающе спросил Фридрих. — Лично я не собираюсь менять истребитель на пузатый тихоход.

— А закончится все? — простодушно удивился ун-Греф. — Ты сам подумай, нет американцев, нет русских, с японцами разобрались. С кем тогда еще воевать?

— А авиация останется, — упрямо мотнул светлой головой Фридрих. — У кого поднимется рука отправить на слом такую красоту? Как ты считаешь, Ганс?

— Авиация вечна, — согласился ун-Леббель. — Освоим Землю и отправимся дальше.

— Куда? — удивился ун-Греф.

— А туда, — ун-Леббель неопределенно показал в высоту.

— Ты, Ганс, как Оберт, — засмеялся ун-Греф. — На кой черт нам сдалась звездная пустота? Ладно, он ученый и фантаст! Ему положено думать о дальних рубежах. Тебе-то они зачем?

Кто такой Оберт, Ганс знал. Читал в детском доме его фантазию о межпланетном перелете. Оберт предлагал летать на Луну, используя для этих целей ракеты, наподобие тех, что использовались для бомбардировки Англии и Алжира. В то, что это возможно, Ганс особенно не верил. То, что годится для войны, обычно не годится для мирных исследований. Помнится, тогда же в детском доме их водили на кинофильм «Женщина на Луне». Помнится, там еще играла Герда Марус, которая Гансу нравилась. Там была какая-то ракета, но выглядела она как-то несолидно. Хотя приключения на Луне были захватывающими. Сюжет Ганс уже почти забыл, но, кажется, на Луне тогда нашли драгоценные металлы и камни. Но ведь если вдуматься, глупо тащить на землю золото и платину, дорого она обошлась бы! И еще он смотрел когда-то русский трофейный фильм «Космический рейс», где на Луну летели русские. Ну, в это поверить вообще было невозможно! У них, говорят, и самолеты фанерные были!

Но рассказывать обо всем этом ун-Леббель не стал. Не хотел стать объектом насмешек. Конечно, понятное дело, маленький мальчик насмотрелся сказок, вот и вырвалась у него фраза про путешествие к звездам. И потом, о каких звездах могла идти речь, ведь, если прав великий Гербигер, звезды всего лишь осколки льда, а солнце и кружащие вокруг него светила висят в каверне, окруженные со всех сторон каменной толщей материи!

— Кстати, камрады, — Фридрих поднялся и посмотрел на наручные часы. — Вам не кажется, что мы с вами немного засиделись? Обед через тринадцать минут.

Ганс даже обрадовался, что неловкая пауза закончилась таким удобным для него образом.

В бюргере учили многому. Но больше всего уделялось внимания военному делу и политике рейха. Национал-социалистическую философию преподавал доктор Херцог — невысокий полный мужчина с благообразным круглым лицом, на котором выделялись полные чувственные губы, сразу выдававшие в докторе гурмана и бабника.

Доктор никогда не опаздывал на урок и не отвлекался от темы занятий. Воспитанника, который из лукавства попытался бы увести разговор в иную плоскость, доктор без сожаления мог отправить в каптерку к старому Штефану, который телесных наказаний не чурался и полагал их самым действенным способом воспитания подрастающей молодежи.

— В Первую мировую с нами не церемонились, — говорил он, деловито готовя к работе плеть. — Помню, капрал сунет в рыло, а в перчатке у него свинчатка. Кровью умоешься, пару зубов, конечно, выплюнешь, зато в голове сразу такое просветление!