Марчин Вольский - Волк в овчарне

Понятное дело, тогда я понятия не имел, что, принимая приглашение il dottore , я безапелляционно меняю свою жизнь, вступая на опасную, хотя и ужасно увлекательную, тропу.

Ведь кем я был раньше? Пареньком из Розеттины, с незавершенным образованием, которое могла мне предоставить провинциальная иезуитская коллегия; пацаном, практически не знающим жизни, ибо воспитывался я под колпаком, среди домашних, близких и друзей, и до того времени, когда из чистого любопытства выбрался с юным графом Мальфиканте в Монтана Росса, чтобы подсмотреть игру богачей в шабаш, что стало причиной больших неприятностей, верил, будто бы весь мир добр, мил и справедлив. Прибавлю еще, что мой мужской опыт ограничивался двумя одноразовыми встречами с женщинами, из которых одна была колдунье, а втора – куртизанкой. Тем не менее, в первые сутки, проведенные в карете, я не предполагал, что встреча с il dottore может быть чем-то большим, чем случайным приключением.

Зато я размышлял над тем, что же вызвало, что он, подобно мне, выбрался в дорогу окольными путями, причем гнал так, словно за ним гнались все черти? Неужто, как и я, он убегал от врагов?

Я слышал, что в Неаполитанском королевстве в последнее время началась охота на колдунов и ведьм. Так, может, он был одним из них? Ведь на беглеца он никак похож не был. Ибо никогда он не оглядывался назад, смотрел постоянно вперед, в городках не боялся вступать в толпу ни расспрашивать про определенные события и людей – смысл этих расспросов дано мне было понять нескоро.

Около полудня мы вновь остановились возле реки, где Мастер приказал мне выкупаться; когда он сделал это сам, не знаю, во всяком случае, никаких запахов он не выделял. Гог нырнул в окрестные заросли и через время, нужное, чтобы раз пять прочесть "Отче Наш", вернулся, неся двух диких уток со свернутыми шеями. Очень скоро от костра разошелся аппетитный запах.

Поскольку я не видел, чтобы карлик пользовался луком или другим смертоносным орудием, я спросил у il dottore , каким образом его слуга словил пернатых?

- А они сами к нему пришли, - ответил тот. – У Гога имеется много примет святого Франциска, всякий зверь по-доброму льнет к нему.

- Так ведь святой Франциск никогда бы не свернул утке шею, - заметил я.

- А ты в этом уверен? – внимательно поглядел на меня il dottore . – Ну да, в одном из агиографических житий я читал про голубок, которые, выщипывая одна у другой перья в полете, сами прыгали в супчик святого, когда тот, поваленный болезнью, отказывался принимать бульон.

Во время еды Учитель провел небольшой examen , исследуя, как мне казалось, уровень моих знаний, мы разговаривали много, перескакивая с астрономии на литературу, и от изобразительных искусств к алгебре.

- Ты знаешь достаточно много, чтобы подозревать, что ничего не знаешь, - сделал он под конец заключение. – Но мы над этим еще поработаем.

Я посчитал это заявление голословным, поскольку долго с ним пребывать не собирался. Имелось у меня вполне четкое намерение, что как только мы очутимся поблизости от Павии, покинуть его в чем-то даже милую компанию и присоединиться к графу Лодовико. Несмотря на определенное образование – заточенное на роль чиновника, бакалавра или священника – мне снилась рыцарская карьера, никак не ассоциирующаяся глупому вьюношу с грязью, потом и кровью, чаще всего, собственной, а только лишь со славой, уважением и обожанием со стороны прекрасных женщин.

Эти мечты развеялись на четвертый день нашего совместного путешествия в одном придорожном постоялом дворе, на вывеске которого имелся неумело намалеванный черный конь, который с одинаковым успехом мог быть черным котом, откуда Учитель вышел хмурый и достаточно сильно озабоченный.

- Тебя разыскивают, Альфредо Деросси, - очень серьезно сообщил он. – Твои розеттинские враги распространили сообщения среди доминиканцев, а те привлекают всяческих отбросов, дабы, поймав тебя, доставить в Розеттину с целью допроса по делу дьявольских оргий. Ничего доброго это не обещает. Так что скажи-ка мне лучше, как на святой исповеди, в чем там было дело, и даю тебе свое слово, что, в чем бы ты ни признался, инквизиторам я тебя не выдам.

Тогда я рассказал ему про свою ночную эскападу с молодым графом Мальфиканте в Монтана Росса, где мы стали свидетелями противоестественных игрищ, которые, при щепотке злой воли, а таковой fra Джузеппе, de facto правящему городом хватало даже с избытком, можно было бы признать за сатанинский шабаш. Не тая ничего, рассказал я и о собственном развратном упоении в объятиях сладостной Беатриче – на четверть светской дамы, на четверть – ведьмы, на четверть - проститутки и на одну четверть – чего уже тут скрывать – святой.

Учитель, не прерывая, выслушал меня, после чего заявил, что ради собственной безопасности я должен хотя бы год оставаться в укрытии, поскольку, даже если приказ о моей поимке будет отозван, никто, кто задумал схватить меня, этого и не заметит.

- С объявлениями о розыске точно так же, как и с клеветой, - заявил он. – Репутацию испортить легко, исправить сложно, и все это походит на художественную штопку утраченной девственной плевы. Даже в императорском лагере ты не будешь в безопасности, поскольку за твою голову назначили вполне приличные денежки, а нет такой крепости, которую бы не взял осел, лишь бы он был нагружен золотом.

- Что же мне тогда делать? – спросил я, с трудом пряча испуг.

- Оставайся со мной. Я же сделаю тебя невидимым.

Поначалу я подумал, что он применит какую-нибудь тайную микстуру, а в багаже у него было множество бутылок, коробочек и алембиков [3] Алембик (аламбик) — медный перегонный куб особой конструкции, предназначенный для дистилляции спирта. Конструктивно состоит из конденсатора, шлема, трубы для отвода пара и непосредственно перегонного куба. - Википедия , которая либо сделает меня невидимым, либо придаст моему лицу вид отвратительного отверженного, к примеру, прокаженного, пораженного тяжелейшей лепрой, но он выбрал гораздо более простой метод. Il dottore приказал Магогу гладко выбрить мою физиономию, волосы уложить в прическу (что удалось просто превосходно – рука у великана была нежной, словно у греческой массажистки), затем кожу на лице слегка отбелить, губы сделать краснее, и под конец – облечь меня в женские одежды. Таким вот образом он превратил меня в женщину, если и привлекающую чьи-нибудь взгляды, то кавалеров, а никак не инквизиторов-доминиканцев.

Когда я спросил Учителя, откуда это у него взялись такие красивые дамские одежки, тот ответил, что до недавнего времени в путешествиях его сопровождала любимая дочка.

- И что с ней случилось? Умерла? – спросил я.