Андрей Посняков - Боярин: Смоленская рать. Посланец. Западный улус [сборник litres]

Ирчембе-оглан снова покусал ус, задумался, подперев подбородок руками. Так и сидел минут пять, а потом молвил:

– Знаешь, я все же раздумал посылать с тобою письмо – его легко могут найти. Я дам тебе перстень – вот, держи…

Приложив руку к сердцу, Павел со всем должным почтением принял серебряную печатку с небольшим красным камнем, вероятно рубином, и какими-то непонятными иероглифами, вероятно – уйгурскими, письменность именно этого народа была у монголов в ходу.

– Это – «Глаз Оборотня», его подарил мне когда-то сам Субэдей. Впрочем, одного его, наверное, мало… еще я расскажу тебе один случай, о котором знаем только мы двое – я и Субэдей-багатур. Перстень – спрячь, случай – запомни. И немедля отправляйся в путь.

– С твоими гостями?

– О, нет, – минган неожиданно рассмеялся. – Они поедут не к Субэдею – к Бату в Орду, поглядеть, послушать сплетни и слухи. И отправятся раньше тебя – уже завтра.

– А я… Я могу взять с собой верных слуг?

– Нет! Ты сам будешь почти что слугою. Приказчиком иранского купца Халеда ибн-Фаризи. Его караван выходит через три дня – надеюсь, этого времени тебе хватит, чтоб попрощаться с женой.

– Да, хватит…

Павел не знал, что и сказать – только что сделанное предложение оказалось весьма неожиданным и – из таких, от которых, при всем желании, невозможно оказаться.

– Но… как я буду общаться с тем же купцом?

– Он хорошо знает русский. К тому же… – минган хитро прищурился. – Я знаю, что ты и арабский собрался изучать. Вот себе прекрасный случай!

– Благодарю от всей души! – не удержавшись, съязвил Ремезов. – Купец про меня что знать будет?

– Ничего, – Ирчембе-оглан пожал плечами и пододвинул поближе кувшин. – Хочешь вина?

– Хочу.

– Пей… вот… Один весьма влиятельный человек попросил его пристроить своего беспутного племянника – тебя – к настоящему делу. Немного поучить… и проучить.

– Что за человек?

– Овдей Хромота, работорговец из Брянска.

– Но я никогда…

– Ты жил в Смоленске, работал на дядюшку, так же вот, приказчиком – и проворовался. Вот он тебя и сослал.

Ну и легенда… Впрочем, хоть какая-то; хоть кто-то за него, Павла, подумал – Ирчембе, кстати, в этом деле силен.

– Словесный портрет и привычки Овдея запомнишь сейчас – слушай…

Май 1244 г. Приднестровье

Отражаясь в прозрачных водах реки, ярко светило солнышко. Росшие на берегу ивы склонялись над омутком, над лодкою, явно прятавшейся здесь, в тенечке, отнюдь не от солнца, а, скорей, от нескромных глаз. Сидевшая на корме девушка в синих спортивных трусах и голубой майке «Динамо», тряхнув темными волосами, наклонилась в воде, пытаясь достать запутавшийся в островке плавучей травы кораблик из щепки, с белым бумажным парусом.

Тянулась, тянулась…

Ах, как она была в этот момент хороша! Давно бросивший весла молодой человек, сглотнув вдруг набежавшую слюну, покусал губы. Подумалось вдруг – а вот, если сейчас взять и сесть с нею рядом… Нет, нет, страшно! Юноша сам испугался своих мыслей… а вот Павел вовсе не испугался, и словно бы подсказал – ну, сядь, сядь же, не будь таким идиотом, обними девчонку, погладь ладонью узенькую полоску спины меж трусами и маечкой… Ну же!

И – странное дело – парнишка подчинился. Поднялся, осторожно пробрался к корме… сел.

Девчонка резко обернулась:

– Ты что, Вадик? Устал грести? Так давай я! Я умею, ты ж знаешь. Только вот кораблик… Его Васька, мальчишка соседский, из третьего «А» пустил, я видела. Хороший такой мальчишка, и мать его, тетя Вера, хорошая. А вот отца у них нет.

– Так достань, – шепотом промолвил Вадим (или, все же – за него – Павел?). – А я тебя подержу, ага?

– Ну… подержи, – сверкнули жемчужно-серые глазки.

Девушка снова наклонилась, и молодой человек осторожно обнял ее за талию…

Такую гибкую, тоненькую, горячую…

– Ну, вот, достала! Пусть теперь плывет, верно?

– Угу… Полин. Давно хочу тебе сказать…

Вадик внезапно замялся, а Павел не мог подсказать – не знал, о чем думал юноша… хотя догадывался, конечно.

– Уф, жарко как, – молодой человек стащил через голову тенниску.

– Какой ты загорелый, – улыбнулась Полинка. – И где успел уже?

– В волейбол играли с ребятами…

Облизав губы, Вадим посмотрел подружке в глаза, прошептал:

– Ты очень красивая.

– Ты говорил уже, – так же, шепотом, откликнулась девушка.

Черные, бархатные, ресницы ее затрепетали:

– Что ты так смотришь?

Вместо ответа (тут уж постарался Павел!) юноша обнял Полинку и крепко поцеловал в губы.

– Ах, – девчонка отстранилась, но не сильно, а так, чтоб показать, что она не какая-нибудь, а советская комсомолка, и, между прочим, почти что отличница.

Впрочем, а перед кем тут было что-то из себя строить?

Тем более-то, вдохновленный идеями Павла Вадим уже начал форсировать события, конечно же, со всей требуемой в этом случае осторожностью и деликатностью. Целовал не взасос, хотя, наверное, и мог бы, да и Полинка бы, наверное, не отказалась, однако… могла и в морду заехать за такие дела! Нет, хотя… целовалась охотно.

Павел уже засунул руки девчонке под маечку, подумывая, а не пора ли избавиться от лишней одежды? Ну, хотя бы не ото всей, но… От подобных мыслей мурашки пробежали по коже, а ладони сжали вдруг Полинкину грудь, небольшую, упругую, горячую…

Ремезов неожиданно проснулся. За распахнутым окном опочивальни неудержимо пел соловей, и темная южная ночь загадочно мерцала далекими звездами.

Улыбнувшись, Павел погладил по спине спящую рядом супругу… и вздрогнул, снова вспомнив недавний сон. Это что же выходит, он, Ремезов, мог контролировать поведение реципиента? Ну, пусть не контролировать, но побуждать действовать в том или ином направлении. Похоже, выходило, что так. Интересно… А можно ли, скажем, заставить того мальчишку, Вадика, сделать что-то полезное? Для него, для Павла, полезное… скажем, получить какую-то информацию о монголах, об их внутренних распрях, интригах… Эти знания, несомненно, оказались бы весьма и весьма полезны, тем более что, наверное, их было достаточно легко добыть. В той же библиотеке… если, конечно, в библиотеке обычного провинциального городка начала шестидесятых было хоть что-нибудь об Орде, исключая романы Яна. А попробовать! Вдруг? Правда, когда еще нужный сон придет, не так уж они и часты, к тому же заставить юного паренька целовать девчонку – это одно, а увести его в душную библиотеку – совсем другое. Как говорят в Одессе – две большие разницы.

Попив из стоявшего на лавке кувшина квасу, Ремезов вновь улегся на ложе, обнял жену, гадая – придет нужный сон или нет?

Сон пришел. Но несколько из другой оперы, вернее – из другого времени.