Иван Оченков - Государево дело

– Не умирай. Тебе ещё на колу сидеть!

Затем она оставила его и, аккуратно переступая босыми ногами, вышла из спальни. Взгляд Алены беспокойно скользнул по телам татей и холопов, пока не наткнулся на окровавленном теле супруга. Став перед ним на колени, она приложила ухо к груди и, не услышав биения сердца, горестно вздохнула:

– Ах, Митя-Митя, удалая головушка… как же тебя, ясна сокола, угораздило…

Нужно было заплакать, но глаза оставались сухими и молодая женщина, только что ставшая вдовой, испустила крик больше похожий на вой раненой волчицы.

Вроде бы ещё совсем недавно Тихий Дон был скован ледяным панцирем, а берега его покрыты белым покрывалом снега, но пригрело солнышко, и по могучей реке прошел ледоход, а следом растаяла и степь, обнажив первые ещё робкие ростки зелени. Пройдет совсем немного времени, и она подсохнет, но пока копыта коней немногочисленных путешественников по самые бабки вязнут в грязи дорог. На главном минарете Азова протяжно заголосил муэдзин, призывая правоверных на молитву. Те, оставив свои дела, дружно направились в мечети, снимают на входе обувь, делают омовение. За всем этим хмуро наблюдают немногочисленные рабы. Азак [57] Азак – турецкое название Азова. – совсем не богатый город, и мало кто из местных жителей может похвастаться большим количеством невольников. Разве что турецкий паша – Селим-ага, имеет их более десятка, да еще татарские и ногайские мурзы приводят сюда полон захваченный в набегах. Но большинство этих бедолаг быстро переправляют в Кафу [58] Кафа – современная Феодосия. на невольничий рынок, откуда перепродают в блистательный Стамбул или ещё куда. Особенно ценятся молодые красивые женщины, которым предстоит украсить собой гаремы многочисленной османской знати, а может быть и самого «повелителя вселенной» – всемилостивейшего падишаха Османа II. Хорошо платят и за искусных ремесленников, способных приносить своим трудом прибыль хозяину, а вот попавших в плен воинов, скорее всего, ждут галеры.

– Молиться пошли, – не отрывая глаза от подзорной трубы, сказал своим спутникам царский стольник Федор Панин.

– Это завсегда так, – беззаботно ответил ему лежащий рядом молодой казак Мишка Татаринов.

– Хочешь-не хочешь, а пять разов в день намаз соверши!

– Воинских людей мало видно.

– Как на приступ пойдем, все за сабли возьмутся. Азовцы – вояки справные, даром что басурмане.

– Татары?

– Всякие. Есть и татары с ногаями, а есть и черкассы вроде наших.

– Православные что ли?

– Говорю же, всякие.

Панин прибыл на Дон еще зимой вместе с санным обозом, привезшим казакам царское жалованье, а вместе с ним сотня драгун, вроде как для охраны. Встретили их радостно, особенно Епифан Родилов, которого казаки недавно вновь выбрали войсковым атаманом. Хлеб, пороховое зелье, а самое главное деньги, значительно укрепили его положение, заставив недоброжелателей на время умолкнуть. Но что более важно, Панин и его люди олицетворяли царскую поддержку его честолюбивым замыслам, главным из которых было взятие Азова.

Казаки уже не раз пытались подступиться к турецкой твердыне, вставшей им как кость в горле и не дававшей свободно ходить в набеги на Туретчину. Но всякий раз были с уроном отбиты, после чего азовцы устраивали ответный набег на донские станицы, предавая их огню и мечу. Но в этот раз, в дело решила вмешаться Москва. И помимо Панина и его драгун, в отряде был еще француз подрывник – Жак Безе, и приданный ему в помощь молодой офицер из Мекленбурга – Курт Минлих. Их задачей была установка мины, на воротах османской крепости, с помощью которой донцы должны были ворваться внутрь.

– Что от атамана слышно? – поинтересовался Федор у казака.

– Как уговорено, ночью приведет казаков к крепости.

– Хорошо, – задумчиво покивал головой стольник, и протянул трубу Татаринову.

– Ох, и хитрая же штуковина! – восхитился тот, хорошенько приглядевшись. – Мутновато чуть, но все одно, как на ладони.

– Да, вещь справная, – не стал спорить Панин.

– Купил где, или в бою добыл? – чуть завистливо спросил второй казак по прозвищу Гуня.

– Государь пожаловал, – усмехнулся дворянин, вспомнив обстоятельства вручения награды.

Царь как-то накрутил им с Мишкой Романовым уши, за то что они, вместо наблюдения за противником, разглядывали купающихся в реке девок [59] См. «Конец Смуты». , а после похода подарил каждому по трубе, не забыв всем рассказать за что жалует. Ох и смеху тогда было!

– Ладно, поехали назад, а то греха не оберемся.

– И то верно.

Спустившись с пригорка в балку к своим лошадям и караулившему их коноводу, они вскочили в седла и поскакали к ближайшему ерику. В крепости если и обратили внимание на нескольких удаляющихся всадников, то никак не проявили к этому своего интереса.

В одной из многочисленных проток Дона от чужих глаз прятались струги полные казаков. Часть из них были одеты и вооружены вполне добротно. Можно сказать, не хуже служилых дворян на смотре. Другие выглядели сущими голодранцами, и только оружие указывало, что они не бродяги, а воины. Как бы то ни было, сабли были практически у всех. Тот не казак, у кого нет сабли! Всевозможного фасона, от тяжелых палашей до легких черкесских клинков, изукрашенные серебряной или золотой насечкой и совсем простые, почти прямые и сильно изогнутые. По ним можно было изучать боевой путь владельца оружия. Вот эта, к примеру, корабела [60] Корабела. – разновидность сабли. была снята с убитого польского гусара, а вот с этим ятаганом [61] Ятаган – клинковое оружие с обратным изгибом и односторонней заточкой на вогнутой стороне. когда-то шел в бой османский янычар.

Остальное оружие было по принципу, кто во что горазд. Копья, топоры и дубины, соседствовали с кремневыми пистолетами и фитильными пищалями. Также часто встречались луки, из которых казаки метали стрелы не хуже чем привычные к этому сызмальства татары и ногайцы. Еще больше разнообразия было в одежде. Тут было всё: жупаны и свитки, кафтаны и халаты, а то и просто драные рубахи на голое тело. Головы покрывали шапки, папахи, малахаи, случались даже Бог знает откуда взявшиеся иноческие скуфьи, а некоторые же и вовсе оставались простоволосыми. Про обувь и говорить нечего, одни щеголяли в сафьяновых сапожках с загнутыми носами, иные были в сыромятных поршнях, а третьи в лаптях, но изредка встречались и совсем босоногие.

Панинские драгуны, державшиеся отдельно от прочих, выглядели несколько менее живописно. Форменные камзолы им по приказу царя пришлось снять и переодеться в обычные кафтаны и зипуны, у кого на какой хватило средств. Вооружение, впрочем, осталось единообразным и сразу выдававшим в них регулярных солдат.