Михаил Ланцов - Полковник Империи

Максим не считал подход Союза правильным. Более того, он его раздражал, вызывая «жабье удушье» от чувства чудовищного количества бездумно слитых ресурсов. Поэтому он сам при формировании механизированного полка уделил самое пристальное внимание сервисным службам. Но им нужно было дать время. На ходу они толком не работали. Поэтому он согласился на предложение временного правительства Римской империи и принял командование союзным контингентом в Вероне…

Итальянская и французская армии не справились. Они не смогли надёжно заблокировать австро-венгерские дивизии. Не сумели. Поэтому те прорвались и начали относительно организованный отход. Да, со значительными потерями. Да, потеряв всю тяжёлую артиллерию и приличную часть обозного хозяйства. Но как раз по той железнодорожной ветке, что шла через Верону. Вот Рим и спешил, идя на все возможные меры, дабы заблокировать противника, с каждым днём, с каждым часом терявшего боеспособность и организацию из-за острого дефицита продовольствия и боеприпасов. Именно по этой причине Рим к Максиму и обратился с предложением. Именно по этой причине Париж и решил подождать с ответом Берлину. Если австро-венгерским дивизиям удастся прорваться и добраться до своих земель, то они засядут на горных перевалах и продолжение войны потеряет всякий смысл. Италия эти позиции не прорвёт, даже с помощью союзников. Франция истощена. Сильно. Критично. Ещё год такой опустошительной войны она не вытянет. Развалится, погрузившись в череду обострённых внутренних конфликтов. Поэтому предложение Берлина заключить Белый мир будет выглядеть очень интересно. Да, по сути, это взаимное признание поражения без уступок, признание своей неспособности победить. Но это лучше гибели от истощения, хотя люди и будут крайне раздражены масштабностью бессмысленных жертв. Обострятся социальные противоречия с резким ростом волнений, а то и открытыми вооружёнными выступлениями, хотя и не так масштабно, чем в сценарии с продолжением этой безумной войны ещё на год. Это в оригинальной истории эта война на истощение продлилась до 1918 года, завершившись из-за окончательного развала тылов у части стран Антанты и всех Центральных держав. Здесь и сейчас же из-за куда большей интенсивности событий усталость от войны накопилась быстрее и намного сильнее. И тылы поплыли раньше. Намного раньше.

А вот если удастся остановить австро-венгерские дивизии на подступах к Вероне, то дело поворачивается совсем другой стороной. Это открывает возможность нанести Германии решительное поражение и достигнуть победы. А значит – всё не зря. А значит, что огромные жертвы можно будет оправдать какими-либо серьёзными территориальными и материальными приобретениями. А это мощный душевный подъём населения. Это возможность сгладить и как-то придушить давно накопившиеся социальные противоречия и, возможно, достигнуть социального компромисса за счёт побеждённых. Поэтому Париж молчал. Париж ждал, внимательно наблюдая за тем, что происходит в окрестностях Вероны. И не только Париж. Все затаили дыхание и наблюдали за сражением, в котором решалась судьба войны…

Перед Максимом не стояла задача выстроить оборону на широком фронте. Австро-венгерским частям требовалась железная дорога. Вот её он оборонять и собирался. Поэтому и эшелонировал свою оборону, сконцентрировав свои силы вдоль «железки».

Позиционная война в этом варианте Первой мировой наступила на год позже, поэтому и продвинулась не так далеко, как могла бы. То есть по сути сводилась к эшелонированию траншей, лишённых большого количества укрытий и ходов сообщения. Про оборонительные узлы и концепцию эластичной обороны ещё даже не задумывались. Максим тоже. Зачем ему задумываться? Он ведь знал, как её строить. Эти «откровения» для него были дремучей древностью, хорошо отработанной и дополненной за XX век. Поэтому все маршевые роты итальянцев были вооружены лопатами, тачками и с какой-то матерью отправлены заниматься народной русской забавой – копать от забора и до обеда. То есть обустраивать позиции. Ну и значительная часть личного состава механизированного полка – тоже. Всё-таки дело важное и крайне полезное…

«Австрияки» не имели тяжёлой артиллерии, но обладали категорическим численным преимуществом. Поэтому решили применить довоенную схему наступления. Чуть доведенную до ума.

Батареи лёгких орудий открыли огонь шрапнелью с закрытых позиций, осыпая русско-итальянские траншеи свинцовыми шариками. Но тут прозвучали сигнальные свистки на позициях. И личный состав поспешил укрыться в нишах или отойти на вторую линию по изломанным ходам сообщения.

Минута. Максимум две.

И первая линия опустела. Остались только наблюдатели в защищённых НП, вынесенных вперёд. Там их было не достать. Территориально они были вынесены чуть вперёд и в сторону от оборонительных узлов и траншей, ну и перекрыты как блиндажи деревом. Их только прямым попаданием снаряда можно разрушить. Но вот беда – туда не стреляли. Там ведь не было наблюдаемых позиций. Зато там сидел человек и имелся телефон, проведённый по присыпанной и замаскированной канавке. А ещё было «поганое ведро» для естественных нужд и запас сухих пайков для питания.

Обстрел шёл около суток. Не прекращаясь ни на минуту. Австрийцы шрапнелей и обычных фугасных снарядов израсходовали не так чтобы уйму, но много. Очень много. Особенно на контрасте с их скромными запасами. После чего на рассвете 1 июня пошли в наступление. Под прикрытием шрапнельного обстрела.

Сначала колоннами, как и рекомендовал устав. Потом, с каждым километром, разворачиваясь всё шире и жиже. Чтобы ответный огонь не наносил им столь губительного вреда. Да вот беда – ответного огня не было. Максим не обладал нужным количеством артиллерии для своевременной и ожидаемой встречи на таких дистанциях. Пять-шесть километров было для него ещё далеко… слишком далеко и бессмысленно.

Максим знал, что на первой стрелковой позиции, удалённой примерно на километр от наблюдаемых передовых траншей, противник начнёт концентрироваться, накапливаясь. И ждал этого момента. Терпеливо и спокойно. В оборонительных узлах, особенно передовых, где сидели почти исключительно итальянцы, конечно, нервничали. И сильно. Но на их запросы – открыть огонь – непременно приходил отрицательный ответ. Рано. Ещё слишком рано. Поэтому они просто нервничали, но держались. Итальянцы были наслышаны о Меншикове. Они знали, что он – победитель. И верили в него. Боялись за свою жизнь и судьбу до дрожи в коленях, но верили. Кто-то даже разогревался крепкими напитками. Но войска на передовых позициях воздерживались от открытия огня, выглядя совершенно вымершими.