Руслан Агишев - Непосланный посланник [litres]

Тот еще утром отправил свою семью на восток, поэтому разместил нас в своей квартире. Тогда же он сказал, что придет поздно и просил сразу же ложиться спать и его не ждать.

Больше ждать я не мог и решил действовать этой же ночью.

И выждав для верности с полчаса, пока все уснут, я тихо выбрался из кровати, осторожно пробравшись через закутавшуюся в одеяло Настю. «Развалилась как мамонт. Не пройти, не проехать… Чертова дверь, хрен откроешь». Через дверь я уже попал в длинный коридор, в конце которого горел свет. «Фомин-то пришел, кажется… Хорошо».

Помня, что спешка нужна лишь при одном деле, я не торопясь заглянул из коридора на кухню. Увиденное там меня сначала насторожило. Полковой комиссар сидел у раскрытого окна с зажженной папиросой и негромко разговаривал с… самим собой.

– Что, Ефимушка, не ожидал такого бардака? – ворот его кителя был широко расстегнут, демонстрируя голую шею. – Б…ь, десять лет готовились – готовились-готовились! – готовились, а оказалось, ни хрена-то мы и не готовы! Вот так-то!

На столе перед ним стояла початая бутылка водки и наполненный на половину стакан.

– Как же так, Ефим? – запрокинув голову, он медленно выцедил стакан. – Скажи мне, как же так могло случиться? В газете пишут, по радио говорят, инспекционная рожа с высокой трибуны говорит, что все в порядке, все хорошо.

Комиссар явно был пьян и сильно на взводе вдобавок.

– И сам ты, мил друг Ефимушка, тоже писал туда, – пьяно улыбаясь он посмотрел на потолок. – Что все в порядке во вверенных тебе соединениях. Писал ведь? – самому себе же он вновь кивает. – Писал, а как же? Войсковые соединения… стрелковые части, – время от времени он икал, заглатывая слова и целые предложения. – Демонстрируют высокие успехи в военной подготовке и политическом… И способны единым мощным ударом нанести поражение любому врагу… Б…ь! А на самом деле, Ефимушка?

Фомин дотянулся до бутылки и вылил остатки водки себе в стакан.

– На самом деле… – он крепко сжал пальцами стакан и несколько секунд пристально всматривался в запотевшее стекло. – Хм… На самом деле крепость – одна большая ловушка. Дивизии, артиллерия, танки, а мы даже приготовиться не успеем… Здесь же все как на ладони. Вдобавок немцы этой крепостью еще год назад владели. Да они тут каждый камешек изучили и на карты нанесли. Теперь сиди на заднице и бей артиллерией по квадратам!

Я высунулся из-за угла коридора, внимательно следя за комиссаром. Чувствовалось, клиент практически дозрел и скоро его можно было брать голыми руками. Однако тут я потерял равновесие и буквально вывалился на середину кухни.

– Ого, племяш! – удивленно пробормотал Фомин, наклонившись чуть вперед. – Значит, разбудил я все-таки тебя. Иди-ка ты спать, пока остальные не проснулись, – так и не дождавшись от меня хотя бы какого-то ответа, он задумчиво качнул головой. – Ты же не можешь говорить…

Я же, сделав лицо кирпичом, медленно подошел к столу и сел рядом на стул.

– Не пойдешь, значит. Не хочешь спать… – тут комиссар опустил голову и, обняв ее ладонями, глухо произнес. – А я, брат, хочу, зверски хочу спать… – он поднял красные глаза на меня и невидящим взглядом уставился куда-то мне за спину. – Только не могу, страшно мне. Как только глаза закрываю, такие в голову картины и вещи лезут, что не по себе становится… Что ты на это скажешь? Хм, молчишь… Все молчишь.

Я положил свои руки на стол и приготовился внимательно слушать его. Чувствовалось, Фомин достиг той стадии опьянения, когда ему требовалось с кем-то поговорить.

– Сутки назад из Москвы пришло предупреждение о том, что немцы в ближайшее время готовят крупную провокацию. С применением танков, артиллерии и самолетов, – он горько усмехнулся и посмотрел прямо мне в глаза. – И, знаешь, что было приказано делать крепости? Ха-ха… Держаться и не поддаваться на провокации. Понимаешь, держаться и не поддаваться на провокации. Ха-ха, – я продолжал молчать, выжидая тот самый единственный момент, когда станет пора вставить свои две копейки. – Не-ет, чует мое сердце, не будет никакой провокации. Нет. Будет совсем другое… Что-то другое… Всю последнюю неделю город стоит на ушах. Из своих нор всякие недобитки, сволота полезла. Милиция не справляется, пришлось вводить дополнительные военные патрули. С той стороны границы бегут десятки перебежчиков и все как заводные твердят одно и то же… – я насторожился. – Война! Вот-вот начнется война! А мы тут со спущенными штанами…

«Вот он, этот момент! – у меня ойкнуло в сердце. – Сейчас или никогда!»

Я наклонился вперед, почти ложась на столешницу, и глухим (правда, еще кое-где заикаясь) голосом произнес, сверля его глазами:

– Прекрати ныть, комиссар! Ты же мужик, а не баба! Что ты скулишь, как побитая собака!

Раньше я всегда считал, что выражение «трезветь на глазах» – это всего лишь такая фигура речи. Однако в то самое мгновение, когда я произнес первые слова, с лицом Фомина стали происходить удивительные вещи. Его квадратная челюсть медленно поползла вниз. Лицо же с выпученными от дикого удивления глазами начало то бледнеть, то краснеть.

– Что? – он попытался встать со стула, но у него ничего не получилось. – Что… ты сказал? – рукой комиссар вцепился в край стола, попутно сметая на пол бутылку и стакан. – Черт, неужели допился… – комиссар быстро схватил стакан и с подозрением понюхал остатки его содержимого. – Дима, ты же больше года как говорить перестал?!

Усмехнувшись, я оскалился, словно пес.

– Это не важно, – продолжал давить я. – Совершенно не важно. Главное другое, комиссар. Для тебя главное – это время! – ошарашенный мужик совершенно ничего не понимал. – Время до первых артиллерийских залпов по крепости!

Я видел его растерянность, его непонимание и прекрасно понимал, что он мой с потрохами. Это была чистая психология с ее специальными вербальными и невербальными приемами, нейролингвистическими прикладными техниками и практиками, которые в это время еще только разрабатываются в головах всемирно известных ученых. Все было словно по методичке – ошарашь человека, выбей его с привычной системы координат и дальше можешь брать его голыми руками.

– Тебе и всем здесь осталось жить ровно до того, как ты, Ефимушка, вместе с оставшимися в живых защитниками крепости попадешь в плен! Время до твоего расстрела…

Глаза комиссара при слове «плен» сверкнули огнем, и он заскрипел зубами.

– Врешь, паскуда! Врешь! – его аж затрясло, и он несколько раз попытался встать с места, но влитые несколько стаканов водки надежно вязали ему ноги. – В крепости больше дивизии бойцов, почти батальон танков и две гаубичные батареи. Любой… любой, кто сунется к нам, получит такой удар, что не соберет зубов!