Руслан Агишев - Непосланный посланник [litres]

Бутылку я вручил комиссару, чтобы для чистоты эксперимента ее бросило незаинтересованное лицо.

– Давай не подведи, Ефим Моисеевич, – зашептал я, косясь на недовольного Жукова. – Здесь чиркани и отправляй в полет. Кидай в бок, жидкость все равно стекать не будет! Давай!

Черт! Не хотел, но в голове почему-то сами собой стали звучать слова какой-то молитвы. «Спаси и сохрани… Поздно. Вся надежда на крепость моей памяти и правильность технологии приготовления… А Константинович-то хмурится. Не верит, факт. Уж он-то прекрасно знает, что этот сегодняшний коктейль Молотова не самое эффективное оружие против танка. Чего уж говорить-то. Когда на тебя прет многотонный железный монстр, изрыгающий пулеметный и пушечный огонь, попробуй-ка закинуть ему стеклянную бутылку точно в заднюю часть, в моторное отделение. Ха-ха-ха! Попробуй закинь! Черт, комиссар вроде намылился кидать…».

Коренастый комиссар, чиркнув спичками по промасленной тряпице у горлышка, резко размахнулся и кинул бутылку в переднюю часть бронеавтомобиля. «Сейчас увидим…» Яркий огонек, кувыркаясь в воздухе, ударился о броневое покрытие капота и с хлопком разбился.

– В сторону, в сторону! – заорал один из недалеко стоявших механиков, когда содержимое бутылки вдруг начало фонтанировать огнем и яркими искрами во все стороны. – Рванет!

«Ха-ха-ха! Поняли?! Б…ь, один в один сварка! Так и без глаз остаться можно». Слепящий глаза огонь быстро растекался по капоту, напоминая прожорливую саранчу на хлебном поле. Одновременно в небо столбом поднимался черный удушливый дым. «Вот же черт! Как кожура с апельсина слезает!» Я не верил своим глазам. Броневой лист с ноготь толщиной, словно живой, сворачивался в кулек. «Неужели это все из-за алюминиевых стружек?! Ха-ха-ха! А Константинович-то прифигел! Лицо аж перекосило».

Когда же шипящее искрами горение прекратилось, то изумленным взглядам военных предстал развороченный перед броневика. Жуков первым подошел к дымящимся остаткам и стал недоверчиво осматривать здоровенную дыру в капоте, через которую виднелись словно обглоданные внутренности двигателя.

Наконец генерал очнулся и стал кого-то искать в обступившей машину толпе.

– Майор, так твою так! Что здесь за цирк? – зашипел он на немолодого особиста, вместе со всеми с любопытством рассматривавшего обугленное железо. – Быстро убери всех отсюда! Мать твою так, оружие здесь новейшее испытывается. Давай собери там со всех подписки… Ну что я тебя учить, что ли, должен? И чтобы ни одна муха! Ты меня понял?!

В этот момент он внимательно посмотрел на меня и кивнул в сторону здания, приглашая в свой кабинет. «Ну что же, мы люди не гордые. Проверили наши слова, и ладно». Я потянул за рукав Фомина, чтобы его здесь не загребли в особый отдел как непосредственного свидетеля.

– Что это такое было? – горящие глаза Жукова были лучшим доказательством того, что он уже почти поверил и моим словам, и в меня. – Там ведь броневая сталь. А ее как тряпку! Это же такое… А если с самолетов сбрасывать на наступающие танки?

«Он уже мой! Весь! С потрохами! Осталось его только дожать». И тогда я начал выкладывать и про остальное из моего плана «Лекарство от блицкрига».

– Чтобы остановить немецкого зверя, красноармеец должен забыть обо всем, чему его учили… Хотя мобилизованные сейчас и так ни черта не знают, – генерал при этих словах нахмурился, но потом все же кивнул, признавая их правоту. – Эффективнее всего бороться с танками тогда, когда они еще стоят. Нужны атаки на железнодорожные составы с танками из Германии, ночные нападения на места их дислокации. Нужно как свиней резать танкистов. Всех, кто в танковом комбинезоне, под нож, – Жуков несогласно вскинул голову. – Знаете, Георгий Константинович, сколько занимает времени подготовка танкового экипажа?

Признаться, в свое время меня эти цифры по-настоящему поразили, поэтому они мне особо и запомнились.

– Рядового немецкого танкиста готовят почти 6 месяцев. При этом у большей части немецких танкистов есть общее среднее образование. Плюс сейчас еще у немцев очень много танкистов с опытом боев во Франции, Польше. У нас же участники боев в Финляндии и Монголии почти все либо сгинули, либо находятся в плену, – кресло под Жуковым скрипнуло так подозрительно и жалобно, что я подумал, а не переборщил ли. – Как говорится, лучшая противотанковая оборона – это плененный или убитый танкист противника, – переиначил я известную поговорку.

Ну а дальше, видя, что командующий больше даже и не пытается ничего сказать, я окончательно разошелся. А что, имею право как много знающий…

Потрясая своей тетрадкой-конспектом с особо важными соображениями, я рассказывал о навесных бензобаках на немецких танках, о замаскированных норах – лежках для наших бойцов – истребителей танков.

– И главное… Ни в коем случае нельзя оставлять на поле боя подбитые танки. В обязательном порядке подбитые – наши или немецкие – танки должны быть взорваны, чтобы их нельзя было отремонтировать, – Жуков вновь хотел было что-то возразить, но я не дал ему этой возможности и продолжил. – У немцев крайне серьезно отлажена ремонтно-восстановительная служба. Военные компании во Франции и Польше показали, что до шестидесяти процентов всех подбитых на поле боя машин немцы смогли восстановить. Причем почти половина смогла пойти бой уже к концу второго или третьего дня. Каждый советский солдат должен крепко-накрепко запомнить, что подбитый тобой сегодня танк уже завтра может снова появиться на поле боя… Так что ремонтно-восстановительные подразделения немцев также должны стать первоочередной целью для наших войск. Выбивать ремонтников!

В конце концов, когда мой запал начал спадать, генерал коршуном вцепился в мою тетрадку и, завладев ею, начал ее листать. В тот день мы до самой ночи сидели в кабинете, выпив литра по три чаю каждый и заточив не один бутерброд. И мы уже совсем не замечали того, что у одного из нас были генеральские знаки различия, а у другого их не было вообще. Правда, адъютант, снабжавший нас и чаем, и бутербродами, всякий раз заходил в кабинет с огромными от удивления глазами, видя, как какой-то подросток мог таким тоном разговаривать с САМИМ Жуковым.

На следующее утро меня сонного, с красными глазами, вместе с комиссаром, бабулей и Настей затолкали в специальный борт и в сопровождении четырех истребителей отправили в Москву. Я не знаю, что именно Жуков сказал пилотам и сопровождающим, но везли нас как особо важных лиц.

И даже на аэродроме в Москве, где, казалось бы, врагов-то и не было, меня бережно передавали из рук в руки, словно какую-то драгоценность.

По приезду в Москву, сразу в кабинет к Первому лицу я попасть не смог. Сначала меня, окружив плотной коробочкой из четырех крепких сотрудников внутренней охраны, сопроводили в какое-то помещение с ванной, где я помылся. Если честно, то вновь ощутив такие прелести цивилизации, как горячая вода и теплый сортир, я едва не застрял в роскошной чугунной ванне с львиными ножками и массивным бронзовым краном с вентилями. К сожалению, засидеться мне там не дали. То и дело, хлопая дверью, в ванную заглядывал обеспокоенный, а потом уже и умоляющий капитан и негромко просил ускориться.