Влад Поляков - Двоепапство

- А в городе остались самые фанатичные, которых и допрашивать бесполезно, - вздохнула тогда Бьянка, понимающая, что сейчас творится там, по ту сторону стен. – Мне совсем не хочется туда, Чезаре.

- И мне не хочется. Только вот в чём проблема – я себе такого позволить не могу. А вот тебе от души советую подождать тут. И не потому, что ты девушка. Просто… Ты моя подруга, а я не хочу, чтобы близкие мне люди видели мерзости бытия чаще необходимого. Вы и так всего навидались.

- Куда ты, Чезаре, туда и я. Я пообещала это самой себе. И остаюсь верной обещанию.

Уверенность в голосе. В глазах отсутствие даже тени сомнений. Бьянка как она есть, за прошедшие годы я уже успел привыкнуть к особенностям её мышления и восприятия мира вокруг. Знал, что несмотря на все мои попытки её отговорить, пойдёт следом хоть в центр сражения, хоть в эпицентр мразотности бытия, что и был устроен внутри Ливорно. Остановить её можно было лишь прямым приказом, но… друзьям не приказывают, за исключением очень немногих случаев. Тех самых, когда хотят защитить их от действительно неотвратимой и чрезвычайно опасной угрозы. Не тот сейчас случай, а потому… приказ лучше приберечь.

Зато Пьеро Медичи явно не задумывался о том, что он может увидеть в Ливорно. Не удивлюсь, если герцог Флорентийский всерьёз думал, что более двух лет пребывающая под игом религиозных фанатиков Ливорнская республика, она же «Царство Божье» есть нечто неприятное, но не за гранью добра и зла, разума и… Нет, вот как раз в пределах особо жуткого безумия оно и было. Думаю, Босх бы оценил подобное, но… Упс! Босх. Если мне не изменяет память, он должен жить примерно в это время. А с моей склонностью подтягивать к себе всё ценное и всех полезных, мимо подобного нельзя было пройти. Следовательно, делаем себе в памяти зарубку относительно того, что надо бы Босха того, задействовать на пользу и просто за ради чистого эстетизма. Как ни крути, но основоположник сюрреализма в хозяйстве точно пригодится, особенно если не на чисто библейские темы мастера раскрутить. Гений в плане техники уже есть, Леонардо да Винчи именуемый, вот и этот будет более чем уместен. У каждого имеются мечты, желания, которые далеко не всегда можно исполнить самому, без поддержки весомых персон мира сего. Как у того же да Винчи с его связью с бывшей герцогиней Миланской. Ничего, даже это оказалось решаемо, а уж мечты отдельно взятого художника-сюрреалиста, они вряд ли окажутся чем-то совсем уж неподъёмным. Интуиция, знаете ли, подсказывать изволит-с.

Ладно, ну её покамест куда подальше. В этом направлении, поскольку она же буквально вопиёт – а логика радостно подпевает – что в месте, куда мы сейчас направляемся, царит такой вариант «трэша, угара и содомии», что маньяки XXI века обзавидуются и возрыдают от чернейшей зависти.

Теперь было можно. Что можно? Посетить Ливорно, само собой разумеется.Пусть внутри города и не было совсем уж спокойно, но основное сопротивление было подавлено, а храмы, в которые, как сельди в бочки, набились оставшиеся «савонаролыши», солдаты успели намертво заблокировать. Могли бы и штурмовать, но останавливало до поры то, что эти засранцы там не одни окопались, а затащив вместе с собой немалое количество женщин и детей. Фанатики-авраамиты, они такое «любят, умеют, практикуют». Закроются, а потом, накрутив себя в должной степени, травятся либо самосжигаются. Примеров масса, разве что масштаб с прошествием времени стал спадать, к концу тысячелетия став довольно скромным и явно маргинальным, помимо, конечно, совсем уж диких регионов. Но тут то не конец тысячелетия, а самая что ни на есть середина.

Цок-цок, цок-цок… Копыта коней цокали по мощёной булыжником улице, ведущей от выбитых к долбеням ворот к центру Ливорно. Ну а мы имели возможность увидеть то, о чём раньше слышали исключительно с чужих слов. И если здания города за пару лет остались практически неизменными, то вот люди, этот самый город населяющие… На страх от вторжения врагов обычно можно списать многое, но имеются и исключения. Такие, как здесь и сейчас.

- Что это за ужас? – выдохнул едущий рядом Перо Медичи, с бесконечным изумлением и отвращением обозревающий открывающиеся перед ним виды. – Такое даже среди бедняков Флоренции не найти. А я был в Ливорно. Вот по этой самой улице гулял лет пять назад. Как?

- Савонарола.

- Я слышал его проповеди. Но такое! Думал, что даже он до такого не дойдёт. Эти дети…

- Нас встречают «божьи дети», - усмехнулся Макиавелли, в очередной раз делясь с миром бесконечными запасами цинизма. - Сам Бог встречать нас постыдился.

«Божьи дети». Сейчас мы видели лишь нескольких, да к тому же тех, чьи руки были связаны во избежание естественного для этих юных зомби поведения. Были бы свободны – кидались бы камнями, палками… грязью на худой конец. Сейчас же могли лишь попеременно молиться и проклинать нас. Громко, понятное дело, но совершенно примитивно и невпопад, всего лишь бездумно повторяя услышанное от своих духовных отцов. Возраст… От лет этак семи до тринадцати. Вид? Чрезвычайно запущенный, и это ещё очень мягко сказано. Серая одежда из не то холстины, не то дерюги. Разящий за версту запах давным-давно не мытого тела, грязь на лицах, однотипно остриженные волосы. Большие деревянные кресты на груди, висящие на верёвочках, наверняка «благословлённые» местными монахами-изуверами.

- Эй, Бруно! А сними-ка с парочки из них одежду, - крикнула одному из солдат сопровождения Бьянка. – Кажется, там тоже есть на что посмотреть.

Для военного человека исполнить приказ командира, тем паче настолько вышестоящего, дело естественное, аки дыхание. Нам даже останавливаться надолго не пришлось. С парочки образчиков их рубища были сдёрнуты настолько быстро, что те и пискнуть толком не успели. А под ними… Мда. права была моя подруга, там тоже было на что посмотреть. Я то удивляться не собирался, флорентийский змий Николо тоже, а вот герцог Медичи не удержался, изрыгнув в пространство даже не ругательство, а откровенное богохульство. Правда приправленное исключительно ненавистью ко всяким разным ересиархам из Авиньона и не только.

Спины детей, они были покрыты как уже зажившими шрамами, так и настоящими ранами, не столь давно нанесёнными. Плётка или кнут, тут точно не скажу, но избивали их на постоянной основе. И явно не только в рамках первоначальной дрессуры. Спрашивать этих натасканных на «ересь» зверёнышей было бесполезно, а вот поманить пальцем человека лет сорока с чем-то, смирно стоящего невдалеке и явно безопасного, раз охрана не всполошилась, я не преминул. Когда же он приблизился, спросил, причём не столько для себя, сколько для Пьеро и его советника:

- Почему у этих «божьих детей», столь старательно взращиваемых доминиканцами, на спинах живого места не осталось?