Влад Поляков - Двоепапство

Племянница Софьи сама по себе тоже была недосягаема, но напоминание о ней и её муже способно было повернуть предстоящий разговор с Иваном III в нужную сторону. Сходство то прослеживалось и сильное. Русский князь рода Рюриковичей, его сын, а жена сына из рода Палеологов. И вот эта жена подбивает супруга на нечто вредное для Руси, а потом ещё и на бегство в Литву.

Полезная фигура оказалась отставленной до поры в сторону, а Франческо Галсеран де Льорис и де Борха, согласно заветам своих коронованных Железной короной и тройной тиарой родичей принялся искать дальше. И нашёл, едва лишь перешёл от светских сторонников рода Палеологов к сторонникам духовным. Наиболее яростный мракобес и фанатик из всех русских епископов – архиепископ Новгородский Геннадий, вот кто был нужен, вот кого следовало как следует изучить. Этот самый Геннадий уже показал себя во время той самой «ереси жидовствующих», когда, руководствуясь кровожадными инстинктами и опытом католической инквизиции,устроил в Новгороде и не только там массовые сожжения на кострах. Аресты, заключения в монастырских темницах, где помирали очень быстро от невыносимых условий, и вовсе считать не стоило. Много их было, чрезвычайно много. Это Франческо Борджиа знал и раньше, но теперь, когда появилась возможность связать архиепископа Новгородского с Софьей Палеолог, ситуация изменилась.

Стоило признать, что наличие в европейских посольствах не просто людей. знающих местный язык, но и с текущей в жилах кровью тех самых стран была оправдана.Верные семейству Борджиа, обязанные вызволением из османского плена, русские по крови, но поклявшиеся в верности лично королю Италии, эти люди знали особенности местной жизни. Зная же, подсказывали послу, как лучше всего добыть нужные сведения. В том числе и из Новгорода, в котором до сих пор хватало тех, кто ненавидел не только своего архиепископа, но и самого Ивана III. Да, Иван III был нужен и важен для Борджиа но вот главное духовное лицо Новгорода совсем наоборот.

Посланные в Новгород доверенные люди довольно быстро вернулись обратно, принеся с собой много интересного. Близ архиепископа Геннадия, как оказалось, уже не первый год крутились монахи-доминиканцы. Неудивительно, если вспомнить о желании главного князя Церкви в Новгороде устроить в Русском царстве свою полноценную инквизицию, пусть под другим именем, но с собой во главе. Однако за это сейчас не стоило хвататься. В отличие от иного, а именно составленного теми же доминиканцами трактата «О недопустимости отторжения церковных земель». Золото вкупе с ненавистью проложило нужные тропинки, в результате чего в руки итальянского посла попали черновики этого самого трактата, написанные рукой некоего доминиканца брата Вениамина, но с поправками и пометками самого архиепископа Геннадия. Вот это было серьёзно! Почему? Да просто русский царь был вовсе не сторонником наделения отцов церкви новыми и новыми землями, ранее уже запретив своим аристократам, боярам и детям боярским завещать свои земли и имения церкви, обделяя тем самым детей. Такое известие должно было изрядно поубавить веры Геннадию, которого он считал пусть хлопотным, но верным своим сторонником. А от Геннадия тянулись нити и ко многим другим, в том числе и Софье Палеолог.

Проникновение в Русское царство доминиканцев – как тут их называли, латыньских еретиков – инквизиторские замашки архиепископа Новгородского, его же стремление сохранить и умножить земельные богатства церкви, протянутая от всего этого связь к Софье Палеолог, лекарю-отравителю, племяннице Марии, бежавшей в Литву вместе с князем Верейским. Сумбурно, но из этого уже можно было соткать грубую, но сеть. Пока не для ловли, для показа и нарочитых угроз. Вызвать опасения, заставить цель шевелиться, погнать в нужном направлении – посол Чезаре Борджиа добивался именно этого. Оттого и первые осторожные встречи с врагами Палеологов, на которых звучали не просто слова вежливости, а предложения совместных действий. очень своевременные предложения, поскольку один из их главных союзников, митрополит Зосима, был очень плох и доживал последние не годы, а в лучшем случае месяцы. От первых разгвооров с важными союзниками по отдельности следовало перейти к чему то большему – к общему собранию. Так и произошло.

Встреча эта состоялась в доме князя Ивана Юрьевича Патрикеева – главы большого и очень влиятельного в Русском царстве семейства. Служивший ещё отцу Ивана III, Василию Тёмному, ставший главнокомандующим армией, которого тут называли главным воеводой, а также наместником Московским во время отсутствия государя, а потом, с наступлением более почтенного возраста, возглавивший Боярскую думу, нечто вроде польского Сейма. Очень непростой человек, к тому же двоюродный брат Ивана III, знавший государя с юных лет и пользующийся огромным доверием. Одна из опор трона, а если учитывать детей, племянников и иных родичей… Патрикеевы были по уровню влияния примерно тем же, что Сфорца или там Колонна в италийских землях до прихода к власти Борджиа. А ведь помимо Патрикеевых – не всех, конечно, а лишь части - явился и ближайший советник Ивана III, дьяк Фёдор Курицын. Не только советник, сколько друг почти с детских лет, знающий почти все тайны русского царя, но хранивший их. Пожалуй, Курицын был единственным, кто вообще ничего не боялся, а слово опала и тем более заключение или казнь были ему не страшны. Вообще! Это несмотря на явную и открытую поддержку «новгородской ереси», презрение к Геннадию Новгородскому, Иосифу Волоцкому и прочим князьям Церкви из лагеря «иосифлян», а также показное отстранение от всех, в ком текла кровь Палеологов. Неприкасаемая персона… и тем не менее, она была на этой самой встрече.

Собравшиеся, включая, естественно, и мать Дмитрия, Елену Волошанку, дочь господаря Молдавии, поставили всё на внука Ивана III и сына покойного Ивана Молодого. Поставили, но получали удар за ударом прежде всего от епископов православной церкви, умело играющих на «чистоте веры» и защиты оной от «коварных латинян» и не только их. А поддержка простого народа, тёмного, но склонного к бунтам именно по поводу православной веры… В этом и была главная сложность. Этим и пользовались Палеологи как представители исконно византийского православия, «Рима Второго, передающего свет истинной веры Москве, Риму Третьему». У Франческо Борджиа подобные высказывания вызывали лишь улыбку, но проявить её на людях он бы никогда себе не позволил. Понимал, что можно, а что запрещено при любых условиях. Особенно тут, в этой едва вырвавшейся из-под остатков мусульманской инородческой власти стране.

Вырваться то Русь вырвалась, но с кровью, оставив внутри себя куски чужого, восточного мяса. Да и кровь внутри была отравлена азиатским ядом. Об этом Чезаре Борджиа говорил особенно, наставляя своего посланника. Сие требовалось учитывать, но не потакать, а обходить, опираясь на общность со странами Европы и скрывать имеющиеся различия. Только так и не иначе. А приказы своего короля и родственника посол Италии стремился исполнять.