Александр Михайловский - Севастопольский блиц

– Благодарю вас, госпожа Лилия, – говорит Буонапарте, – вы помогли решить серьезный семейный вопрос. Я добрый католик, но, если вы пожелаете, я воздвигну в Париже храм в вашу честь…

– Не надо храма, господин Бонапарт, – слабым голосом ответила Лилия, – постройте больницу для детей малоимущих слоев своего населения, положите ей хорошее содержание, чтобы в ней работали самые лучшие врачи, и я буду ей покровительствовать в своей врачебной ипостаси. Даже дядюшка не будет против такого храма в мою честь.

Тем временем невидимые слуги бочком-бочком, потихоньку, бережно и ненавязчиво, выставили из помещения уже неимператорскую чету, которую неизвестно как теперь следует называть. Кончилось их время – на пятнадцать лет раньше, чем в нашем мире. Были они никем, никем и останутся.

Впрочем, не успели мы с Боней переглянуться, как в коридоре раздалось два громких хлопка. Выскакиваем мы в дверь, а там картина маслом. В окружении остолбеневших остроухих стоят: прижимающийся к стене, словно желая влипнуть в нее, обалдевший Шарль Проходимец и напротив, пошатываясь, с воздетыми руками, его растерянная супруга Евгения Монтихо, с ног до головы обсыпанные блестками конфетти. Так вот для чего ему был нужен двуствольный пистолет… Убить сначала жену, потом себя.

Тут же в воздухе закружились венички и совочки – ими невидимые слуги пытаются ликвидировать безобразие, обметая все подряд, в том числе и неудавшегося суицидника. И вдруг Евгения срывается с места и, подобрав свои юбки, пускается наутек. Что ж, пусть бежит, далеко не убежит… Скорее всего, рухнет без сил где-нибудь на площади – как-никак ей пришлось пережить чудовищное нервное потрясение…

Вот это был уже точно занавес. Трагедия легким движением руки превратилась в комедию.

– Ну что же, – пожав плечами, сказал я Бонапарту, – тут все кончено. Дальнейшая судьба вашего бывшего племянника для нас с вами теперь не предмет первой необходимости. В конце концов, я человек достаточно состоятельный и могу кормить его за свой счет хоть до тех пор, пока он не испустит дух, так сказать, по естественным причинам.

– Это вы, месье Сергий, хорошо сказали, – хмыкнул Бонапарт, – «бывшего племянника»… Я бы выразился гораздо определённее – бастарда и самозванца.

– Ну, – ответил я, – вы и без меня прекрасно знали, что это за штучка Гортензия Богарне, особенно когда, будучи ее отчимом, лазили по ночам в ее девичью постель. Кстати, данный метод не сумел бы отличить ваших детей от детей вашего брата, ибо на расстоянии в одно поколение изменений в мужском наследственном материале обычно не бывает. Впрочем, и без всех этих хитростей люди в глаза говорили, что данный персонаж больше похож на немца или голландца, а не на француза и тем более корсиканца. То, что мы сейчас сделали, дает нам стопроцентную гарантию безошибочности, и только…

– Да, месье Сергий, – опустил Боня глаза долу, – вы совершенно правы. И теперь, раз уж мы имеем ту самую стопроцентную уверенность, нам следует запустить наш план в действие. Идемте, обговорим все с нашими доверенными людьми. Я никоим образом не хочу подвергать опасности своего сына, поэтому все следует организовать так, что комар носа не подточит.

И мы пошли. Тем временем граф Орлов и французские генералы, наблюдавшие не только разоблачение бастарда, но и ту комедию, что случилась после в коридоре, не испытывали к бывшему императору ничего, кроме презрения.

– Итак, – сказал я, – теперь вы все убедились, что приказа на возобновление боевых действий не будет, потому что некому его отдать. Император Наполеон Третий кончился, да здравствует император Наполеон Второй…

– Да здравствует император Наполеон Второй! – вскочив со своего места, провозгласил Мишель Бизо, и Пьер Боске, вскочив секундой спустя, повторил его слова. Один префект столичного департамента Сена барон Осман, обликом больше похожий на лондонского денди, повторил ту же фразу, не вскакивая с места в верноподданническом угаре.

– Месье Осман, – сказал я, обращаясь человеку, представлявшему здесь гражданскую власть во французской столице, – вы лично, как префект департамента Сена, готовы ли принять малолетнего сына императора Наполеона Первого в качестве нового императора Второй Империи? Готовы ли вы войти в регентский совет и хранить для него престол до той самой поры, пока он сам не станет достаточно взрослым, чтобы взять власть в свои руки? Осознаете ли вы, что на вас, как и на остальных членах регентского совета, лежит ответственность о сохранении здоровья, воспитании и образовании юного императора, чтобы вступая во взрослую жизнь, он оказался всесторонне подготовлен ко всем тяготам и невзгодам, что ожидают его на трудном императорском пути. Понимаете ли вы, что, один раз дав свое согласие, у вас уже не получится вернуть это слово обратно?

– Да, – сказал барон Осман, – на все заданные вами вопросы ответ может быть только «да». Я не понимаю только, того зачем все это нужно лично вам? Зачем столько хлопот, ведь если пустить дела на самотек, то у нас в Париже моментально образуется Третья Республика, которая тут же ослабит Францию так, как этого не сумеет сделать ни одно военное поражение.

– А я и не стремился ослаблять Францию и наносить ей военное поражение, – ответил я, – я лишь постарался вывести ее из войны и вправить мозги ее императору. Но когда оказалось, что мозгов у человека, именовавшего себя императором Наполеоном Третьим, нет вовсе, то постарался заменить его на более вменяемых людей, то есть на вас, месье. В случае если бы сегодняшняя проверка прошла успешно, то воспитывать племянника довелось бы его знаменитому дяде. Но чего не случилось, того не случилось. Поймите, моя задача – не только нанести поражение врагам России и отбросить их от ее рубежей, но и создать более справедливую, миролюбивую и счастливую Европу. России и Франции, расположенным по разным краям Европы, нечего делить. А поход присутствующего здесь Наполеона Бонапарта на Москву был дурацким предприятием, и именно после него последовал ответный визит русских казаков в Париж. Который, должен заметить, в отличие от Москвы, при вторжении иноземных войск дотла не сгорел. Так кто у нас тут варвары, подверженные бессмысленному разрушению, а кто по-настоящему цивилизованные люди?

– Туше, месье Серегин, – кивнул Осман, – я принимаю ваши условия и буду служить юному императору верой и правдой.

– Это еще и мои условия, – буркнул Наполеон Бонапарт, – впрочем, я уже успел убедиться, что на месье Сергия можно вполне положиться.

– Я приму это к сведению, – кивнул Осман, – а теперь, пожалуйста, скажите, кто еще войдет в ваш регентский Совет, помимо меня, месье Бизо и месье Боске?