Герман Горшенев - Изолированный стаб

— Да брат, карбон. Я бы в чёрный, настоящий покрасил, но эмаль блестит сильно, а за блестящее, даже чёрное, тут сильно наказывают. Но мне и так нравится.

— И мне нравится. Правда. Я-то тоже не из Рязани, с юга я. Номера у тебя красивые. У меня тоже ровные были, но попроще, у тебя вообще классные, и машины мои были не низкие.

— И откуда ты, с юга?

— Я казак.

— Ты? Казак?!

— Таки да. Это общение у меня было не казачье, привычки остались.

Чех показал рукой парню с автоматом, чтобы он перебирался из кабины в кузов, а мне указали на кабину.

— Ну, пошли, брат казак, я тебе сейчас всё расскажу. Это волшебные номера, правда, не вру, — и подтверждая правоту своей фразы, он несколько раз размашисто прожестикулировал.

Совершенно очевидно, что мне сейчас поведают историю Стикса из категории «Кто вовремя не уполз, тому придётся ещё раз послушать».

— А почему «Урал»-карбон всё-таки?

— Ну, я же тебе говорил, за блестящее здесь наказывают сильно, поэтому покрасить в правильный чёрный нельзя, а обычную краску не хочется. Я ещё в том мире хотел броневик-грузовик, чёрный, чтобы с большими колёсами, высокий, но в том мире умным не назовут, а в этом уважают.

— А номера откуда отрыл?

— Мои! Они настоящие — волшебные!

— Давай уже рассказывай, тут наверняка все твою историю по сто раз слышали.

Мне рассказали. Как в первый раз, с выражением.

Чех с детства водил всё подряд, от великов до экскаваторов, фур с прицепами, автобусов и даже тракторов. Это была машина друга его троюродного дяди и предназначалась она для пышного провоза молодожёнов по местной столице. Дорогущий седан оказался помпезно украшен для свадьбы, но в последний момент что-то произошло с водителем. Тогда Чеха попросили его заменить, так как он являлся и вправду самым лучшим водилой из тех, до кого могли дойти руки. Хозяин машины был каким-то огромным местным начальником, и машина тоже была не проста. Его мир война миновала, и автоматы в каждом шкафу не держали, но вот обиженные ауляне вполне могли стрельнуть из дробовика или старенького ПМ в проезжающую иномарку. Стекла в машине не тонированные, но толще обычных, и изнутри оклеены прозрачной плёнкой, вполне себе держащей пару пуль из старенького карамультука. В дверях имелись лёгкие, но прочные дополнительные титановые пластины, и такая же пластина стояла под крышей.

Как я понял, тюнинг делали местные умельцы из обычной машины под большим секретом, что должно стать для злодея неприятным сюрпризом, а так, обычная дорогущая иномарка.

Чех рассказывал:

— Я должен был вначале за дедушкой жениха съездить, недалеко, несколько километров. Машина намытая, цветочки, тортики, а потом туман вонючий вдруг стеной, и дороги не видно. Голова, как будто молотком ударили, и тут мне на капот урод прыгает. Головой и руками в стекло стучит, а сбоку и сзади такие же. Мужчины, женщины, подростки на крышу лезут, под днище валятся, со всех сторон в стёкла стучат, почти ничего не видно. Одно молоко. Они головами, как кувалдами, бьют. Зубы, кровь и мозги текут, все стёкла в паутину пошли. В резину вцепились, я на одних ободах километра полтора ехал. Туман рассеялся, а вокруг степь, горы исчезли. Уроды машину облепили и в стёкла стучат, дырки начали появляться, через них руки ко мне тянут. Я в кювет ушёл и встал. Машину облепили — свет не проходит.

— И как ты чудесно спасся?

— А тут автоматный огонь! Плотный такой, и ещё что-то стреляло. Подходят парни вооружённые, пару тварей дохлых оттащили и в стекло стучат прикладом: «Вылазь давай». Я дверь открываю, высовываюсь, а мне и говорят: «Оба-на — Чех! Вот Чехом и будешь». Я из машины выбрался, а там парни вооружены по-серьёзному. Автоматы, бронежилеты и короткие дробовики у всех имеются. Один обошёл машину и языком цокает: «У нас тут орда идёт, ты сквозь неё проехал. У тебя тачка счастливая по ходу и номера волшебные». И ржать начали. А у нас, брат казак, если тебя с автоматами отбили, спорить как-то не принято. Чех — значит Чех. Не самое плохое имя, между прочим. А у тебя, Добрая Милая Крёстная, совсем дурацкое.

— Если ты через орду проехал, то точно машина счастливая.

— Так и есть! Сколько раз попадал! Я ведь на пулемётном пикапе работал, грузы возил, броню довелось водить. Машин поменял кучу, но номера всегда забираю с собой, они счастливые у меня и красивые.

— Хорошая история и не очень длинная.

— Машина та была точно счастливая. Вот был бы на любой машине из тех, на которых ездил, разорвали бы меня в клочья. Вот любую бери, а мне для Стикса эту дали. Меня тогда только вот эти стёкла и спасли. С тех пор номера всегда забираю и переставляю. Я тогда не понял, чего избежал. Как представлю, как меня живьём едят и по кусочкам откусывают. Жуть. Потом понял!

Так мы мило и беседовали, но как у меня часто бывает, смена обстановки пришла неожиданно. Я был уже в подобных ситуациях и пора бы привыкнуть, но иметь такую привычку не хочу. Она мне категорически не нравится. Это я о том, когда тебя вместе с грузовиком переворачивает.

«Урал» отпрыгнул, повернулся бочком в прыжке и грохнулся на водительскую сторону, где сидел Чех, а я на него. Броневик ударился левой передней частью, и панель вмялась в ноги водителя, запрессовав руку и обе нижние конечности в один монолит. Кисть отлетела, а часть руки намертво осталась зажата в искорёженном металле. Тут же пошёл запах солярки, немного, но чувствовался. Пули начали стучать по машине со всех сторон одновременно.

Меня выбрасывало вместе с машиной муров, меня сбрасывали с моста в танке наши смежники, выбрасывало из модного шагающего танка производства новых людей. Мне удалось перевернуться в шушпанзере. А! Вспомнил. Ещё меня подбрасывало в БТРе, когда я детей уговаривал. Может, чего забыл, но головой часто очень бился, извините. Теперь «Урал»-карбон прыгнул на мине.

Что-то мне подсказывает, что надо на велики или гужевой транспорт переходить. Но это так, мысли вслух на несколько секунд. Это у меня уже традиция такая — приземляться на покалеченных и лежать ногами вверх. Полностью дезориентированный, соображаю, что это вообще было? А вот это было, похоже, фугасом и очень неслабым, раз «Уралы» так бодро прыгают. Бронестёкла побелели, и только жёсткость корпуса не дала сплющиться кабине.

Чеху очень плохо, две ноги и рука уже наверняка не его. Наш коровий колокольчик был не только переводчиком, а ещё и передатчиком. Если его сжать в руке и поднести к уху, то им можно пользоваться как сотовым телефоном в режиме конференц-связи. Недалеко, метров пятьдесят-сто.

— Как вы? — первым делом поинтересовался, как малые себя чувствуют.

— Добрая Милая Крёстная, а ты как?

Вот же, вопросом на вопрос отвечать стали. И где только нахватались? Финны недоделанные.