Дмитрий Соловей - Вернуть или вернуться? [litres]

Близнецы с Верой Степановной погостили у нас всего два дня. Посверкали улыбками и орденами перед открытием аптеки. Репортёр газеты это дело заснял. Братья в очередной раз послушали охи-вздохи по поводу дворянства.

– Я замучилась из их кроватей девок вытаскивать, – жаловалась Вера Степановна. – Такая популярность! Дворяне как-никак!

– Может, не стоит вытаскивать тех девок, а дать возможность жениться? – предложил я.

– С ума сошёл! Чтобы какая-то курва моими мальчиками управляла? – ревниво заявила Вера Степановна. – Вот закончим строить директорский дом, пусть берут себе по содержанке. Пока потерплю. К тому же у нас скоро начнутся испытания. Поедем в Новороссийск в больницу.

– Только сами не заразитесь, – невольно поёжился я, представив, что их ждёт.

– Прослежу, – заверила Вера Степановна.

Не успела аптека открыться, как ко мне прибежали те деятели из Общества врачей. Это они в газете прочитали, что известные изобретатели стрептоцида, награждённые орденами чуть ли не самим государем и получившие дворянство, открыли свою (и кто такое сказал, что свою?) аптеку в Екатеринодаре. Славные жители города возгордились этим фактом. Дворянское собрание запоздало прислало приглашение. И городской голова опоздал. Близнецы успели смотаться от «всенародной любви» в Крымскую. А я остался за всех отдуваться. Делал удивлённые глаза, изображал полное недоумение и никак не хотел понимать, чего от меня хотят врачи. Они же сами отказались от стрептоцида, вся партия уже обещана в Петербург.

Промурыжив ещё немного этих господ, я согласился продать стрептоцид. В конце концов, они же лекарство для больных просят. Не стану спрашивать о той цене, которую назначат. Надеюсь, у нас вскоре будет выпускаться достаточное количество препарата.

Отвозить Владимира Склифосовского в Петербург выпало мне. Попутно я хотел решить несколько своих дел, связанных с журналом, встретиться с Афанасьевым, передать записи клинических наблюдений от близнецов Романовскому. Также считалось, что я сопровождаю ценный багаж со стрептоцидом.

По пути в столицу я много беседовал с младшим Склифосовским. Спрашивал, что ему понравилось, а что не очень. Мальчишку больше всего шокировало общее панибратское отношение к нему. Ученики уважали взрослых, но в своём сверстнике не видели того, кого стоит слушаться и потакать капризам. По возрасту Владимир оказался младше всех. Ему сразу указали на этот факт и задавили авторитетом. Хотя приняли дружелюбно. В футбол он гонял наравне со всеми. А бегают у нас только в шортах и бутсах. Владимир за лето заметно окреп, загорел, появился румянец на щеках.

Следующим шокирующим фактом для него стало то, что мы повезли показывать кино в деревни. Кино Склифосовскому очень понравилось, и вдруг это чудо отправились показывать «сиволапым». Пришлось долго и подробно пояснять, для чего это делалось, какой получим результат. Понял ли он меня, трудно сказать. Сам-то я знал, что эффект от этой поездки будет.

Мишка с Пашкой рассказывали, как им пришлось пять раз фильм гонять. Вначале народ пугался. А когда узнали в толстой бабе Степаниду, а затем Архипа и его семью, то было много крика.

– Сами узнали и сами начали кричать, что не верят, – возмущался Пашка. – Чуть нас не побили. Хорошо, дядьки ружья достали и пригрозили, что не будут больше показывать кино.

Во второй деревне всё прошло гораздо тише. Никто никого из участников фильма не узнал. Видимо, ребята ошиблись и приехали не туда. В целом народ порадовался за крестьян. Надеюсь, слухи о «рае» пойдут гулять, а вместе с ними и мысли у крестьян о том, что не земли помещичьи нужно отбирать (чего их отбирать в и так неурожайных регионах?), а распахивать степи на юге. Сейчас крестьяне зациклены на одной идее о земле, которая им перепала после отмены крепостного права, но в недостаточном количестве. Большевики потом, используя лозунг «Земля – крестьянам!», получат огромную поддержку. Начнём понемногу перебивать эту агитацию.

Это я обладаю знаниями, что землю большевики сначала раздадут, а затем начнут отбирать, загоняя всех в колхозы. Если взять моих последних переселенцев на хуторе, то таких действительно нужно в колхоз. Вести индивидуальное хозяйство они не умеют, да и не хотят. Выращивают ровно прожиточный минимум. Зато такие, как Архип, со временем станут богатыми фермерами. Зачем им коллективизация?

Помню из бабушкиных рассказов, что у неё в семье было одиннадцать детей, все работящие, крепкие. Когда после революции раздали землю, то бабушкина семья получила её по числу едоков. Прибавить к этому, что дело было на Кубани да с трудолюбивым семейством. Года за четыре развернулись так, что комсомольцы пришли их раскулачивать. Старших братьев забрали на допрос куда-то в районный отдел. Били, допрашивали, не кормили. Потом-то отпустили домой, но парни не дошли, умерли по дороге. Одну бабушкину сестру убили охранники колхозного сада. Зачем она шла через тот сад, я тогда не задавался этим вопросом. Меня всегда возмущало, что за пару яблок могли убить. Безусловно, бабушка не договаривала, что могли ещё сделать крепкие сторожа с девушкой. Потом её сбросили в пустой колодец, на дне которого лежала старая борона. Упав на неё, девушка умерла от ран и кровопотери. Представьте, я слушал эту историю, будучи пионером. Не верил совершенно. «Бабушка! Не может такого быть!» – доказывал я. Ну как же, у нас же комсомол и партия совсем о другом талдычили. А насильно загоняли в колхоз несознательных элементов. Бабушкины родители в колхоз категорически отказывались вступать. Верующими были, комсомольцев на дух не переносили, особенно когда они выгребли у них всё до последнего зёрнышка. Голод на Кубани 1932–1933 годов был создан искусственно. Еду получали только те, кто работал в колхозах, и то один раз в день, в обед. Бабушке каким-то образом удалось устроиться поварихой. Бегала подкармливать родителей из того скудного пайка, что имела сама. Родители уже не вставали, лежали опухшие от голода. Кормить приходилось с рук. Больше всего бабушка горевала, что комсомольцы, шарившие по домам, унесли чугунок с кашей, который бабушка оставила в печке. Оказывается, была такая директива свыше – изымать продукты вместе с посудой.

Помню ещё одну страшную историю тех лет, когда за бабушкой погнались двое мужиков с топорами. Не знаю, насколько правда, что это были людоеды. Собак, кошек и даже крыс сожрали быстро. И ходили слухи о тех, кто питался человечиной. У меня эта история о людоедах всегда вызывала недоверие. Ну, вдруг эти мужики просто хотели спросить: «Не подскажете, как пройти в библиотеку?» Угу. С топорами.

Из станичников пережили голод тридцатых годов меньше половины. Даже если родители шли в колхоз, то кормили обедом только того, кто работал. Детям и старикам, сидевшим дома, еды не полагалось. Иногда детям вешали на шею маленький узелок с зерном. Под рубахой его не было видно, а ребёнок мог в течение дня как птичка поклёвывать эти крохи еды. Секретом для комсомольцев это не стало. Вскоре начали обшаривать детей, срывая узелки. И никакие мольбы и плач не действовали. В советские времена это было заменено красивой фразой о перегибах на местах. Из бабушкиной большой семьи выжили только три сестры. Казаков в станице совсем не осталось. Кто-то погиб в Гражданскую войну, кого-то расстреляли позже.