Геннадий Марченко - Ревизор 2.0 [litres]

Кнут сказал, что нередко обедает у Антона Филипповича, а сегодня тем паче случился повод познакомиться с прибывшим из столицы чиновником. И что ежели тому надумается проверить состояние дел в градской больнице – то он завсегда готов принять и провести небольшой ausflug [4] Экскурсия, прогулка ( нем. ). .

Кнут говорил с сильным акцентом, но размеренно, поэтому понять его было можно, так как в России немец жил уже почти два десятка лет. В своё время окончив Гейдельбергский университет и обладая в молодости страстью к путешествиям, он оказался в далёкой варварской России, которая при ближайшем рассмотрении оказалась не такой уж и дикой. А русские женщины, которым тощие фрейлейн и в подмётки не годились, вовсе покорили сердце заезжего доктора. Впоследствии с одной из них, пышнотелой особой из средней руки купеческого рода, он связал себя узами брака. В этом союзе на свет появились двое очаровательных малышей, имя которым он, впрочем, дал на свой манер – Эльза и Карл.

Выдержав экзамен в Медицинской канцелярии, он приступил к работе сначала в Москве, а после судьба занесла Ганса Иоганновича с семьёй в уездный N-ск, где ему была предложена должность заведующего больницей взамен ушедшего на покой, который тоже был из немцев. В N-ске Кнута все стали называть по-простому – Ганс Иваныч, на что он не обижался. В целом доктор был добрым, хотя и масоном, и даже пытался как-то организовать в городе ложу братства вольных каменщиков, однако понимания не нашёл. Но лечил неплохо, и ежели случалось кому-то из благодетелей города захворать, то приглашали неизменно Ганса Иваныча.

Впрочем, в последнее время он увлёкся новой методой, которую ему в письме описал его бывший товарищ по студенческой скамье, ныне державший практику в Дрездене, Клаус Шульц. Тот был шутником преизрядным, однако за давностью лет Кнут и забыл об этой особенности характера знакомца, а потому всё им написанное воспринимал всерьёз. Метода же заключалась в том, что будто бы диагноз уже вполне можно ставить по внешнему виду утренних человеческих испражнений. Причём Шульц приводил несколько примеров, кои Кнут старательно переписал в тетрадочку.

И вот уже полгода, опроставшись по утрам, каждый раз Ганс Иваныч тщательнейшим образом изучал недавнее содержимое своего кишечника, с намерением углядеть намёк на ту или иную болезнь. Не углядев, вздыхал с явным облегчением, потому что, как и всякий доктор, опасался хвори в себе как чёрт ладана. Если же, чего доброго, замечал непорядок – тут же начинал употреблять лекарства от того, что ему, как считал Кнут, могло грозить.

Фекалии своих отпрысков он также подвергал изучению, а вот супружница Мария Фёдоровна глазеть мужу на свои испражнения категорически запрещала, угрожая ему быть битым первым же попавшимся под руку предметом. Супругу, которая после родов ещё более увеличилась в объёмах, Ганс Иваныч уважал и побаивался, а потому, однажды получив отказ от подобного рода предложений, больше не лез.

Новую методу он пытался внедрить и среди своих пациентов. Если в больнице, куда обычно попадали представители низкого и среднего сословия, Кнут был царь и бог, то пациенты мастью повыше, которых он обсуживал на дому, на просьбу продемонстрировать образцы кала только кривили рот и крестились.

– Идёмте же наверх, – сказал городничий, принимая гостя под руку. – Кстати, как вас разместили?

– Молитвами Елизаветы Кузьминичны Мухиной, вполне сносно.

– Да-да, слышал эту историю, как они изволили встретить вас, пребывавшего в весьма бедственном положении, на тракте и поселили на постоялом дворе у Гусака. Я лично выразил госпоже Мухиной письменную благодарность.

– Жаль только, что ей приходится оплачивать моё пребывание на постоялом дворе, – вздохнув со всей возможной горечью в голосе, прозрачно намекнул инспектор.

– Это мы немедля же исправим. Отныне, пока вам не придёт материальная помощь из столицы, расходы на ваше содержание на постоялом дворе я беру на себя!

– Право, мне и вас неудобно стеснять…

– Ах, бросьте, кто, как не градоначальник, обязан заботиться не только о жителях своего города, но и о его гостях.

– Уездное дворянство со своей стороны также поддержит ваше высокоблагородие в сей нелёгкий час, – со своей стороны добавил предводитель.

Стол в обеденной зале отнюдь не ограничивался самоваром и пирогами. В преддверии Успенского поста – а посты, честно сказать, городской голова и его семейство соблюдали больше номинально – хозяева с угощением расстарались на славу.

Воображение инспектора поразили мясные и рыбные закуски, сыры камамбер, сент-мор и лимбургский, брызжущие соком маленькие чебуреки-посикунчики, жареные перепела, гора блинов как простых, с топлёным маслом, так и с икрой лососёвой и осетровой, винегрет с харикотами – как тогда называлась фасоль, пирожки с рыбой, мясом, капустой и грибами… Присутствовал биток по-скобелевски с сельдереем на рашпере, имелись котлеты пожарские с соусом из грибов и печёным фенхелем, вареники с квашеной капустой, кундюмы и пельмени с кроликом… Грибы присутствовали нескольких видов, особое место было отведено белым, тут же стоял нарезанный арбуз – для этих широт ягода не такая уж и экзотическая. Напитки были представлены белыми и красными винами, стояли графинчики с анисовой водкой, можжевеловой и рябиновой настойками.

Посередине стола возлежал молочный поросёнок, в рот которому всунули средних размеров печёное яблоко. Он был уже нарезан сверху донизу частями, только накалывай на вилку, однако в целом общий вид сохранил прежний, и по бокам был украшен зеленью. Были даже заморские апельсины в количестве трёх штук, которые Муравьёв-Афинский называл апельцынами.

– Гостю почёт – хозяину честь, – расплылся в подобострастной улыбке градоначальник, лично пододвигая стул Петру Ивановичу.

– Благодарю, сударь. Признаться, не чаял увидеть столь обильный стол… Скажите, а часто ли так трапезничаете и велик ли ваш доход?

«Началось, – подумал городничий, чуть бледнея. – Экий шельмец, сразу за грудки».

Надо сказать, обычно стол у Антона Филипповича бывал скромнее, лишь однажды он расстарался подобным образом, когда через N-ск пролегал путь генерала от инфантерии, героя Наполеоновских войн Фёдора Филипповича Довре. Теперь уж и сам был не рад, что устроил такой пир для столичного инспектора.

– Э-э-э… Пётр Иванович, милейший, так ведь каков доход – четыреста пятьдесят рублей серебром ежемесячно, учитывая офицерскую выслугу. Как-никак из отставных военных, в своё время пришлось, так сказать, послужить… Всё согласно государственной ведомости. Ну а что стол… На угощение для гостей я никогда не скуплюсь. Ежели гости свои, из местных, – так можно и попроще, а уж тут человек из столицы, долго ехал, устал с дороги, ел в трактирах, решил вот сделать приятное. Вы уж не обессудьте, сударь!