Евгений Красницкий - Так не строят!

Анна явно хотела что-то сказать, но Нинея жестом остановила её.

– Коли ты у нас такой отважный, тогда ответствуй, как ты, старшина, довёл дело до того, что твои люди с тобой работать отказываются?

«Это кто? Швырок разве?! Да быть того не может! И он не хрюкнет! Врёт баба!»

– Не возводи напраслину, боярыня! – Сучок вздёрнул бороду, всем своим видом являя картину «не сломаешь». – Не скажут такого мои артельные!

– Не скажут, – непонятно с чего согласилась Нинея. – Мастера твои много чего тебе прощают – за ту красоту, которую ты творить умеешь. Не часто земля таких людей родит.

«Вот те на! Красота-то тут причём? Думал – всё, долбанёт сейчас, а она…»

– Благодарствую на добром слове! Но не сочти за обиду, светлая боярыня, а красота-то тут каким боком? – Ох, и непросто далось Сучку вежество.

– Как по-твоему, совместимы ли красота и грязь? – огорошила волхва старшину.

– Ох и задачки ты задаёшь, Гредислава Всеславовна, – на голубом глазу выпалил мастер и полез чесать в затылке, но опомнился, опустил руку и после длительной паузы произнёс: – Нет, наверное…

– Случается такое, старшина, хоть и редко. Рассказывают, был когда-то, то ли в Риме, то ли ещё где, боярин, который требовал от холопов, чтобы они прекрасные цветы в выгребную яму по одному бросали, а сам сидел рядом и любовался, как красота в помоях постепенно тонет…

Сучок открыл рот, собираясь сказать что-то явно неблагонравное, но передумал, закрыл и, уже не стесняясь общества двух боярынь, принялся остервенело скрести там, где роскошная плешь граничила с остатками русой шевелюры.

– Но ведь ты-то не из таких – так зачем же ты сам себе душу руганью поганишь? – волхва сделала вид, что не заметила поползновений Сучка высказаться. – Ты же мастер, старшина артели. Значит, умеешь людьми управлять. Я тебе сотню человек прислала, умелых, работящих, специально подбирала не склочных. Я их тебе прислала, под твою руку. А ты до чего их довёл? До мордобоя!

– Так как же иначе? От Одинца и Девы стройка без срамного слова не идёт! И по загривку тупому или непонятливому не грех! От пращуров заведено!

– А храмы, которые вы ставите по обету? Ведь ни единого бранного слова за это время не говорите! Зарок в том даёте! – Волхва пристально взглянула в глаза Сучку.

– Так то храмы… – начал было плотник, но стушевался на полуслове и вновь принялся терзать свою лысину.

– А крепость – что, не храм?! Она жизнь хранит! Людей защищает! Тут жизни славище! Что же ты, мастер, поносным словом защиту её ослабляешь, красоту навьям отдаешь? И брань красива бывает, когда к месту да по делу, а самое главное, в нужную сторону ведёт. А вот если ты руганью просто душу отводишь, грязь из неё наружу выплёскиваешь, то сам же своё дело помоями и мажешь! И в душе грязи только больше становится, да не у тебя одного. Вот и выходит, что не красоту ты созидаешь, а Чернобогу требы кладёшь!

На плотницкого старшину было жалко смотреть. Вечно задиристый, ругательный, шумный Сучок увял. Плечи поникли, голова опустилась, казалось, его без того невеликий рост стал ещё меньше. Даже рука, до того яростно чесавшая затылок, безвольно повисла вдоль тела.

«Ох, ты ж, ети меня семеро… Лучше б убила! Никто со мной так не говорил, разве Лис только, да и ему далеко до старухи… Это что же получается, сам, своими руками красоту гублю? Если и вправду к этому самому себя сам отправляю? Значит, рано или поздно не смогу в дереве, в деле своём душу живую видеть? А она-то откуда знает? Будто сама с тем регентом разговоры разговаривала… Он-то тоже говорил, что душой светлой смотреть надо, и не врал! Делать-то чего?»

– Да я… – даже сейчас ершистый характер не давал плотницкому старшине признать чужую правоту.

– Я ещё не закончила! – негромкий вроде бы голос волхвы стеганул не хуже кнута. – Твое дело красоту созидать, но не только руками, но и волей своей! А ты знаешь как?

– Нет… – Оборона плотницкого старшины рухнула окончательно.

– Вот и я вижу, что нет, – по-доброму кивнула Нинея. – Тебе уже пристало дело делать не своими руками. Самому все делать – для тебя всё равно, что смысленному мужу с ребятишками в бабки играть. Понял?

– Нет. – Словарь плотницкого старшины явно сократился до одного слова.

– Тебе себя через людей отражать надо! Если ты верно их подобрал, свой замысел в них вложил, расставил их по местам, где польза от каждого наибольшая будет, позаботился, чтобы они имели все необходимое для работы, учел и продумал тьму мелочей, благодаря которым твои люди не из-под палки будут трудиться, а с душой и с выдумкой – потом ты получишь то, что сам, один, ни за что в жизни сотворить не сможешь, хоть в узел завяжись! Не своими руками сотворишь, но своей волей! И через то себя отразишь и в работе своей, и в душах людских!

«Ыыыы!»

– Поди сюда!

Сучок, как завороженный, поднялся на одну ступень, потом на другую…

– На, гляди, что твои люди сейчас отражают! – Волхва сунула под нос старшине серебряное зеркальце. – Красоту?

«Господи, что за харя?! Вурдалак злобный: рожа красная, кривая, хуже половца – дитё какое увидит, так на всю жизнь заикой сделается! Твою ж мать, это что ж, меня люди таким видят?! Или наколдовала, давалка старая? Не, Кондрат, ни хрена не наколдовала! Лучше б и правда жабом пупырчатым на болоте квакать, чем эдак-то!»

– Иди, старшина, подумай на досуге, – Нинея небрежным жестом руки отпустила мастера.

Волхва волхвой, а уговор с ратнинским старостой выполнять всё равно надо. Старшина артели собирался в Ратное, представить Аристарху «образцы продукции» их лесопилки, ну, и с Алёной повидаться, само собой. Телегу с досками и брусом приготовили ещё накануне, и, хотя разговор с Нинеей задержал отъезд, Сучок решил не откладывать поездку. Тем более, что в дороге хорошо думается, а подумать ему было о чём. Башка от мыслей что твой пивной котел стала.

« Грозна, зараза – не отнимешь, но староста ратнинский, пожалуй, пострашнее… Тьфу, как вспомню – лучше не надо! Жуть жуткая за ним. Не в нём, а за ним. У такого не жабой на болоте станешь, а вообще в ничто превратишься, без следа. Это самое, что за ним, в себя втянет – и всё! Как заморозил тогда! Не, Лис и бабка не так, они хитрее… Староста, он построил и приказал, волхва в самую душу пролезла, а Лис и то, и другое… И ведь все вроде о моей пользе заботятся, себе, понятно, не во вред… Вот и думай, кто там страшнее… Едрит, причаститься бы сейчас чем покрепче, а то свихнусь!»

По некотором размышлении, плотницкий старшина всё-таки остался доволен разговором с волхвой: как та ни старалась, но сломать его не смогла. Голову над её словами, конечно, сушить не один день придётся – не сразу и поймёшь, чего она добивалась, но главным критерием успеха для задиристого Сучка всегда было одно: нагнул его противник, или он смог если не победить в споре, то хотя бы остаться при своём. И не важно, прав был старшина или нет, главное – не сдаться!