Ярослав Зуев - Новый Вавилон

Прошла примерно неделя, как Мишель извлек Ключ из абонентского ящика на Главпочтамте. Ее хватило с лихвой, чтобы папочка принял решение перепрятать Дар в более подходящем месте.

— Понимаешь, Ритуля, — рассказывал мне Мишель спустя много лет, — пока Ключ Иштар лежал у нас в квартире, я весь извелся. Места себе не находил. Был, как на иголках, умываясь испариной от каждого телефонного звонка и вслушиваясь в доносившиеся из коридора шаги соседей, как какой-нибудь взвинченный акустик с подводной лодки. Так и до язвы желудка доиграться недолго. Сидишь и ждешь, когда уроды в масках вынесут дверь, свихнуться можно…

Короче, Мишель решил вернуть Ключ на Главпочтамт. Только в новую ячейку. Банковский сейф подошел бы лучше, но только не в ельцинской эРэФии с ее тошнотворной нестабильностью, где банкротства комбанков стали такой же банальщиной, как и отстрел банкиров конкурентами. ПАФ, ПАФ, ПАФ, лужи крови на обтянутых розовой кожей сиденьях лубочного шестисотого мерса. Пуля из пистолета ТТ с глушаком вырвала из наших рядов махрового урку с грузинской фамилией, восемь ходок на зону, пять отсидок, два побега, почетного президента комбанка ОБЩАК, зарегистрированного во Владимирском Централе…

В качестве альтернативного варианта Мишель приберегал камеру хранения на автовокзале, но, как говорится, добра от добра — не ищут, почта не подвела Игоря Ивановича, Мишель решил, послужит снова, не обломается…

Только, до нее еще надо было дойти, вот в чем, оказывается, тонкость была…

В один из мартовских дней 1992-го года мы покинули нашу ленинградскую квартиру вдвоем, не зная, что уже никогда не вернемся в нее. В квартиру, полученную еще дедушкой, Электроном Адамовым, после многих лет в очереди на Путиловском заводе. В квартиру, осиротевшую, когда дед ушел, оставив папу и бабушку вдвоем. Пока не появилась мамочка, и Мишель не обрел новое счастье, впрочем, оказавшееся таким недолговечным…

Папа захлопнул за нами дверь, чтобы никогда больше не открыть ее, подал мне руку, и мы прошлепали к лифту. Спустились на первый этаж. Папочка, я и Мэ — Ключ Иштар лежал все в той же картонке из-под обуви, подобранной Игорем Ивановичем возле бутика. Мишель спрятал коробку в старенькую спортивную сумку, которую таскал еще в институт. Покинув парадное, мы вежливо поздоровались с несколькими соседками, мирно перемывавшими чьи-то кости, сидя на скамейке с самого утра, и поплелись к детскому саду. Он располагался рядом, буквально в двух шагах от нашего дома, фактически — во дворе чешской многоэтажки.

Не знаю, как бы поступил Мишель, если бы на нас напали прямо в тот момент. Ему бы довелось выбирать между мной и Иштар, хочется верить, он, все же, предпочел бы меня. Но, Провидение избавило его от трудного выбора. Мишеля взяли за жабры уже на выходе из садика, когда он, передав меня с рук на руке воспитательнице, добрейшей Нине Моисеевне, бабушкиной приятельнице, шагал к ближайшей троллейбусной остановке. Скажем так, оставив мамочкин Дар на попечение Нины Моисеевны, папа намеревался передать Дар Иштар на попечение Главпочтамта. Но, этого не случилось. Едва он, выйдя из ворот, поспешил вдоль забора по тенистой дорожке мимо металлических гаражей, установленных методом самозахвата симпатичного в прошлом скверика, как дорогу ему заступили двое мордоворотов с физиономиями гопников.

— Слышь, кент, курить есть?!

Бритоголовые, как Ван-Дамм в «Самоволке», по босяцкой моде тех лет…

— Ребята, я не курю, — отвечал Мишель на ходу с максимально возможной вежливостью, поскольку времена стояли Окаянные, точно, как в известном произведении Ивана Бунина, пережившего их посредством бегства через границу. На улицах постоянно кого-то били и грабили, и сделаться жертвой гопарей мог кто угодно, а не один Хранитель Ключа от Вечности…

— А башли есть?!

— В смысле — деньги? — папа машинально поправил ремешок сумки, болтавшейся на плече.

— Ты че, русского языка не понимаешь, или конкретно прикалываешься, нифель?!

Они медленно наступали на отца. Видимо, чтобы оттеснить в глухой угол, образованный несколькими секциями бетонного забора и ржавым гаражом, густо разрисованным фаллическими и вагинальными символами вперемежку с матерными словами, чтобы развеять последние сомнения, что именно изображено самобытным художником.

— Я без работы второй месяц, — отвечал папа, маневрируя таким образом, чтобы не зажали в углу.

Как-то, когда я в начальной школе Кирьят-Моцкина увлеклась тхэквондо, папочка прочел мне целую лекцию о пользе ног, посредством которых важно не только сильно бить, но и умело маневрировать на ринге.

— Или на татами, это не суть важно, где, — говорил Мишель. — Хотя бы и на асфальте. Ибо, Рита, сколько бы боксер, каратист и любой другой боец не оттачивал ударную технику, без умения двигаться крайне сложно добиться успеха в поединке. Без маневра не выстроишь умелую защиту, не уйдешь от атаки, не переведешь дух, не потянешь противника за собой, выцеливая прорехи в обороне. Да и в контрнаступление не перейдешь, избрав самый подходящий момент, чтобы поставить эффектную и эффективную точку. В особенности, если ты не прирожденный панчер…

Папа им, кстати, тоже не был, хоть мог похвастать профессионально поставленным ударом. Как-то, уже в Израиле, на спор порвал тренировочную грушу левым кулаком. ХЛОП — есть.

— Да мне пох, есть у тебя работа или нету, заебыш, — постепенно распалялся один из гопников. — У меня тоже нет, ну и хуй с того? В сумке у тебя чего, пидрила?

— Ничего ценного, — с самым искренним видом заверил Мишель, следя, главным образом, чтобы мнимый моряк не сократил дистанцию.

— Дай сюда, урод! — пролаял второй гопник, хватая отца за плечо, на котором болталась сумка. Понятно, глядя на щуплую папину фигуру, сутулые плечи и очки с толстыми линзами (кстати, проблемы со зрением были прямым следствием занятий боксом), бандиты полагали его легкой добычей. И крупно облажались. Еще до того, как пятерня молодчика очутилась на плече, Мишель, не размахиваясь, ударил снизу в разрез, метя под кромку ребер, точно в печень. И не промазал. Охнув, бандит пошатнулся, мигом утратив интерес и к отцу, и к содержимому его сумки. Решив закрепить успех, Мишель, сделав короткий шажок, выбросил вперед все тот же, уже отличившийся кулак, ввернув его точно в область солнечного сплетения противника. Гопник рухнул, как подкошенный. Его напарник, взревев от ярости или просто подбадривая себя звериным воплем, ударил папу ногой. Отразив этот чисто слоновий выпад коленом, Мишель ответил молниеносной связкой, начатой отрезвляющим прямым в подбородок, и завершенной сокрушительным крюком. Правда, чтобы освободились руки, сумку довелось бросить на землю.