Ярослав Зуев - Новый Вавилон

— Сейчас, только за снастями схожу…

Но в тот день, последний из проведенных нами в Амазонии, от одной мысли о рыбе меня едва не вывернуло наизнанку.

— Ни слова об ухе!!! — взмолилась я, зажимая рот и думая, что отныне, после пережитого под водой кошмара, после атаки пираний и неожиданного спасения благодаря вмешательству семейной пары гигантских арапайм, надумавших полакомиться самими пираньями, ноги моей не будет в рыбных отделах супермаркетов. Любые морепродукты с тех пор для меня табу!

— Да что с тобой?! — удивился Мишель. — Приболела ты, что ли?!

Зато Жорик сразу сообразил, что к чему.

— Что-нибудь вегетарианское, Марго?

— По твоему усмотрению, Жорочка… — честно говоря, мысли о любой пище, включая соевые концентраты, вызывала у меня содрогание…

— Макароны, раз дело приняло военный оттенок, — сдался Мишель. — Лично я — умираю от голода, и, если не капибару, то хотя бы макароны с тушенкой и тем соусом, что ты уже разик готовил. Помнишь, белый такой, остренький…

Как ты догадываешься, Диночка, к тому времени, как Жорик занялся стряпней, наши с ним раны были хорошенько перевязаны и обработаны антисептиком. Мы находились в тропиках, почти на экваторе, где загнуться от гангрены не стоит ровным счетом ничего. Причем, если я отделалась сравнительно легко, то Жорику перепало не по-детски, и мы с папой истратили добрых полтора часа, колдуя над его грудью и предплечьями. Слава богу, у нас были и первоклассные антисептические мази, и антибиотики в ампулах, шприцы и перевязочный материал с запасом на роту солдат. Я думала даже наложить швы, меня научили этому искусству в армии, но Мишель отговорил. Напротив, еще и настоял, чтобы я вставила в самые глубокие ранки порезанный на коротенькие кусочки резиновый кембрик, прежде чем их бинтовать.

— Плохая кровь вышла еще в воде, — сказал папа. — Они сами, даст Бог, потихоньку затянутся. Но дренаж точно не помешает. Черт знает этих сволочных пираний, когда они в последний раз чистили зубы… Если раны все же загноятся, сможем добраться до них без скальпеля…

— Слышь, Мишель, может, хватит каркать? — беззлобно осведомился француз.

— Молчи уже, старый рваный башмак!

Как только с ранами было покончено, я сказала, что сама займусь стряпней.

— Еще чего! — запротестовал здоровяк. Прекратите оба внушать мне, что я инвалид, иначе я точно слягу! А тут, между прочим, кроме как в землю — некуда! Лучше займитесь нашими трофеями… — будучи прирожденным шеф-поваром, Жорик относился к процессу приготовления блюд, как священник к воскресной проповеди. Допустить к нему профанов вроде нас было для него — смерти подобно. В итоге, мы поступили, как он сказал. И, пока готовился ужин, извлекли и разобрали наши находки, добытые в боевой рубке «Сверла». Признаться, это был мой первый опыт участия в археологических раскопках, а как иначе было назвать то, чем мы занимались на борту эсминца? Корабль, погибший без малого век назад, хранил не меньше секретов, чем древний шумерский зиккурат Эуриминанки, над разгадкой тайн которого столь кропотливо трудилась когда-то умничка Сара Болл. Воображала ли я себя знаменитой британской исследовательницей? Признаюсь, именно так и было. Действо с головой захватило меня.

Бурча себе под нос, поглядим, поглядим, что вы там с этим лягушатником накопали, папа сбегал за тазом. Наполнил водой из реки, пояснив: в каком бы состоянии не были обнаруженные в сейфе документы, свежий воздух уничтожит их, как свет кинопленку, и нам тогда ни за что ничего не разобрать.

— Дядя Жора? — позвала я, аккуратно извлекая раскисшие бумаги из мешка и переправляя в тазик, где папочка их разглаживал.

— Да, милая?

— Все хочу спросить: а как ты догадался, какой код надо вводить?

— Код?

— Ну да. Тот, что был в сейфе…

— Ах, это… — здоровяк самодовольно усмехнулся. — Наверное, просто повезло…

— С лету угадать восьмизначный номер? С точки зрения теории вероятности — это совершенно немыслимо, — не поднимая головы, вставил Мишель.

— Немыслимо, — согласился Жорик. — Но, видишь ли, мне случалось довольно часто бывать в СССР, и это была — совершенно немыслимая страна. Признаться, если бы не портрет товарища Вабанка, висевший на стенке прямо над сейфом, мы бы остались с носом…

— А при чем здесь портрет?

— Видишь ли, Марго, в былые времена, пока мраксисты не мутировали в бандитствующих нуворишей, чего, конечно, следовало ждать по законам открытого ими диалектического материализма, портреты с ликом усопшего вождя висели на стенах общественных заведений так же густо, как православные образа при царе-батюшке до революции. И, ровно как Христа, никто не смел называть товарища Вабанка покойником. Наоборот, мраксистские трепачи со Старой площади, где стояло здание ЦК, твердили, будто он и теперь живее всех живых…

— Эту жуть я и без тебя отлично помню, — поморщился Мишель. — Черт знает, какая ахинея…

— А я не с тобой разговариваю. Марго спросила — я отвечаю! — огрызнулся Жорик, демонстративно повернувшись к Мишелю спиной. — Видишь ли, Рита, вместо того, чтобы творчески развивать идеи Вабанка, далеко не худшие, между прочим, его наследники из Кремля предпочли законсервировать их. Они превратили тело вождя в нетленные мощи великомученика, могилу — в капище для литургий, а живые слова, которые он говорил, после редактуры, разумеется — в канонические мраксистские евангелия. В итоге, получился очередной лживый ортодоксальный культ, державшийся, главным образом, на насилии, и использовавшийся исключительно для укрепления личной власти. Собственно, ничего нового тут никто не выдумал. Разве с Христом случилось как-то иначе? Разве Церковь, одна из самых страшных машин по принуждению и полосканию мозгов за всю историю человечества, не извратила до неузнаваемости то, чего добивался босой философ, явившись в Иерусалим накануне праздника Пейсах? Чем тебе Политбюро ЦК — не Священный Синод, а КГБ — не «святая» инквизиция?

— Короче, Склифосовский, — поторопил Мишель.

— Поэтому, когда над паствой перестало довлеть недремлющее око Комитета, мраксистские фетиши, как ветром сдуло, буквально отовсюду. И, когда я увидел этот портрет в рубке, он меня резанул. Было так странно наблюдать его на стене. Даже мелькнула мысль о машине времени. А тут — сейф с кодовым замком. Вот я и набрал день, месяц и год рождения Ильича. Две двойки, ноль четыре, восемнадцать, семьдесят… Подумал, чем черт не шутит? Этот Шпырев был — полувоенный, получекист. Ну какая еще комбинация цифр могла прийти на ум такому человеку, чтобы шифр не выскочил из головы даже после контузии…

— Конгениально, — никак не мог уняться папочка.

— Но ведь сработало. Ты пойми, Марго, это твоему поколению — смешно, а ведь для мраксистов первой волны товарищ Вабанк был не каким-то там паршивым работодателем. Он для них был кем-то вроде бога…