Ярослав Зуев - Новый Вавилон

— Какие еще улики?!

— Кто-то обозначил на карте крестиками точные координаты американских крейсеров, когда они напали на «Сверло» у Эспаньолы. Кавторанг Каланча доложил об этом Шпыреву.

— Но ведь эти крестики, как вы говорите, мог кто угодно намалевать!

— Мог, — кивнул Гуру. — Одна проблема, карту нашли у Рвоцкого. И теперь, Персей, ему будет крайне затруднительно доказать свою невиновность из камеры, куда его швырнул Шпырев. Усекаете, какой расклад?

— Допустим, напугали… — протянул я после непродолжительного молчания. Это не было бахвальство с моей стороны. Меня охватила ярость. Мне чудовищно захотелось придушить Вывиха, ведь именно по его милости мы с Генри стали заложниками на этом страшном корабле.

— Не допустим, а, очень надеюсь, что напугал, — ощерился Вывих. — Этого и добиваюсь, для вашего же блага, кстати. Возьмитесь за голову, сэр. И вспомните заодно, ради чего мы сюда приплыли! Ради Колыбели, я прав или нет?! Так какие у вас к Педерсу претензии? Он делает все, чтобы мы добрались до цели вопреки обстоятельствам и препонам. Через каких-то трое суток «Сверло» бросит якорь прямо у подножия Белой пирамиды, и мы ее отопрем. Спрашивается, какого рожна вам еще надо?! Что вас, конкретно, не устраивает?! И не надо на меня так смотреть! Если бы не я, вы бы по-прежнему околачивали пороги у буржуев, выпрашивая лаве, а они бы вам дули под нос тыкали! И кончили бы вы в итоге — богадельней…

— А чем, по-вашему, я кончу теперь?!

— А вот это, мой дорогой Персеюшка, целиком и полностью зависит от вас. Как себя поведете, то и заимеете. Я, видит Вишну, свое слово сдержал. Благодаря мне вы сделались пассажиром того самого паровоза из революционной песни, который вперед летит, без остановок. Все, что от вас требуется — не дергать стоп-кран, за это у большевиков — вышка. Вот и держите руки при себе, не мешайте паровозу доставить нас, куда полагается!

— Не помню, когда говорил вам, будто хочу въехать в Колыбель на вашем гребанном революционном бронепоезде…

Гуру пожал плечами.

— Вы или въедете, как надо, или вас ссадят на полном ходу, причем, ногами вперед. Иного — не дано! Еще, правда, могут в топку сунуть, чисто ради разнообразия, млять! Я не шучу, Персей. Если то-шо, как выражается боцман Извозюк, церемониться с вами никто не станет, пристукнут без сантиментов, и дело с концом. Шпырев рук пачкать не будет, даст Сварсу отмашку, и тю-тю! А тому вас, и любого вообще, прихлопнуть, что высморкаться! Он же профессиональный уголовник, я же вас предупреждал уже!

— Что будем делать, отец? — спросил Генри.

— Я схожу, поговорю со Шпыревым, а ты подождешь меня тут.

— Я с тобой! — всполошился сын.

— Об этом и речи нет — отрезал я.

— Я в каюте с ума сойду!

— Не сойдешь. Займись картиной, которую попросил нарисовать Шпырев. У тебя, кстати, эсминец получился великолепно. Осталось волны дорисовать…

Оставив сына, я выглянул в коридор. Там не было ни души. Аккуратно притворив дверь, я прошагал к лестнице, свернул за угол и начал подниматься по ступеням. Успел сделать десяток шагов, когда сверху загремели тяжелые башмаки. Минута, и дорогу мне преградил отряд вооруженных матросов, которым командовал Сварс. Мы остановились при виде друг друга. Моряки глядели на меня хмуро, их лица выражали мрачную сосредоточенность. Как у высеченных из камня истуканов с острова Пасхи. На рябой физиономии Сварса, тоже неулыбчивой, к слову, читалось удовлетворение. Как будто они спускались за мной, и я лишь упростил им задачу. Я сделал еще один шаг. Матросы молча скрестили винтовки у меня перед носом. Сварс поправил монокль.

— Я, кажется, поставил вас в известность касаемо особого режима? — спросил чекист хмуро.

— Мне надо срочно поговорить с начальником экспедиции… — сказал я.

— Это невозможно! — отрезал Сварс. — Товарищ Педерс не разговаривает с врагами революции.

— Я, по-вашему, враг революции?! — Спрашивать было глупо, конечно. Оправдываться не имело смысла. Сварс подал знак матросам. Те наставили на меня штыки.

— Я арестован, Сварс?! — мой голос прозвучал предательски тонко.

— Прихлопни плевалку, сука! — процедил чекист с лютой злобой. Ну, что же, он ведь честно предупреждал меня, что легко перейдет на общение по-плохому. Мне не оставалось ничего другого, как пенять на самого себя в полном соответствии с рекомендациями Гуру. А, заодно, подчинившись грубой силе, проследовать за ними. Меня повели вниз. В трюм, насколько я понял. Оставалось надеяться, чекисты все же не оборудовали там мобильную вариацию расстрельного подвала, без которого, как я слышал, их управление не эффективно. Впрочем, даже если и так, от меня мало что зависело, повторюсь. Их было пятеро на одного, они были вооружены, а я — с пустыми руками. В общем, поднимать бучу было бессмысленно. Да и времени, чтобы принять решение, мне не оставили. Наше путешествие быстро подошло к концу у прочной стальной двери. Она, как выяснилось, была под охраной парочки часовых. Завидев нас, они подтянулись. Точнее, завидев Сварса, именно он тут был главным начальником.

— Товарищ комиссар у себя? — спросил Сварс, едва мы поравнялись.

— Так точно, — кивнул один из часовых. — Проводит политинформацию с задержанными…

Наверное, это была такая шутка. Матрос не успел закончить, как из-за двери донесся пронзительный вскрик. Кричали явно от боли.

— Боцман тоже на месте?

— Оба там, — доложил все тот же матрос.

— Придется им потесниться, — изрек Сварс, толкая дверь рукой. Петли подались как бы нехотя, исторгнув протяжный скрип. Из образовавшегося проема пролился яркий электрический свет, ослепив меня после полумрака коридора. Картина, открывшаяся за порогом, была омерзительной. Помещение походило на крайне неопрятную мясницкую. Забрызганный кровью рифленый пол, какие-то жуткие лохмотья в углу, испачканная бурыми пятнами тряпка, подозрительно напоминающая очертаниями человеческое тело. Крепкий стул прямо по центру комнаты, с привязанным к нему человеком. Несчастный был в рваном военно-морском мундире, я немедленно подумал о Рвоцком, а о ком же еще? Каперанг, если то был он, не дышал. Да и его седая голова свесилась под таким неестественным углом, какой не придашь живому телу. Точнее, придать-то можно, только оно после этого станет мертвым. На эту деталь я обратил внимание первым делом.

— Как продвигается допрос? — спросил Сварс, аккуратно переступая кровь, чтобы не измазаться. Забыл сказать, его щегольские яловые сапоги были начищены до зеркального блеска. Чуть склонив голову набок, он уставился на труп. Палачи, их оказалось двое, неловко переминались за спинкой стула, к которой привалился мертвец. У обоих был вид проштрафившихся школяров, от него мне сделалось особенно жутко.