Роман Злотников - Война [litres]

– Ммм… не могу сказать точно. Нужно запросить цифры в министерстве торговли, но, по-моему, пока только «Р-39». Дело в том, что и наши ВВС, и британцы от них отказались. Хотя изначально «кузены» заказали почти семьсот машин, но в декабре аннулировали заказ. Так что у «Бел эйркрафт» произошло затоваривание, а затем и остановка производства, что принесло им чудовищные убытки. Поэтому, когда русские согласились брать «Р-39», у «Белл» было что им предложить. И вообще – этот заказ оказался для них сродни манне небесной… Впрочем, русские сумели выбить себе очень неплохие условия. Похоже, они были в курсе их трудностей. Но «воздух» для русских в той ситуации, в которой находится Германия после потерь люфтваффе прошлой осенью и зимой, а также во время операции «Генерал Мороз» и после «Рурской катастрофы», не самая большая проблема. Наши британские кузены, уязвлённые русской «Большой поркой» в самое сердце, с середины мая резко повысили активность в небе Германии, а русские продолжили терзать налётами нефтеносные районы Венгрии и Румынии, а также промышленные – Чехии и Словакии, вследствие чего едва ли не половину истребителей немцам пришлось бросить на противовоздушную оборону рейха. Ударные же самолёты без истребительного прикрытия вполне уязвимы даже для устаревших русских истребителей… А вот как наступать без бронетехники – мне не совсем понятно, – капитан Барел сделал паузу, после чего задумчиво произнёс: – Как бы там ни было, сдаётся мне, наши оценки наступательного потенциала русских оказались неточными. И это ещё мягко говоря.

– Хм, – Рузвельт выкатился из-за стола и, подкатившись к большому трёхстворчатому окну, устремил свой взгляд на виднеющиеся сквозь пелену дождя дорожки, купы кустов и южную лужайку Белого дома. В кабинете установилась тягучая тишина.

– Я думаю, – через несколько минут задумчиво произнёс президент США, – что нам стоит сегодня ближе к вечеру собраться и подумать над тем, какие ещё сюрпризы мы можем ожидать в ближайшее время от наших восточных союзников.

– Мне оповестить людей по первому списку? – деловито уточнил Барел.

– Ну что вы, капитан, – усмехнулся Рузвельт. – Я думаю, что наступление наших союзников на одного из наших врагов никак не может угрожать национальной безопасности Соединённых Штатов. Так что никакого первого списка. Просто сообщите Маршаллу и Леги, что я хотел бы их видеть часиков после семи. И пусть Маршалл захватит с собой карту советско-германского фронта. А я позвоню ещё парочке людей, на советы которых рассчитываю, и мы посидим узким кругом…

– А не рано ли? – с сомнением произнёс Гопкинс и процитировал: – Декларируемое – не значит достигнутое! Немцы могут оказаться вполне способны вырваться из окружения. Как это, кстати, произошло прошлой осенью в Прибалтике… да и в Норвегии, существенная часть немецких частей и соединений также смогла вырваться из кольца.

– Потеряв большую часть техники и всё тяжёлое вооружение, которое до восстановления промышленного производства в Руре немцам будет очень трудно как-то возместить, – прокомментировал капитан. – Да и сам факт того, что красным удалось и подготовить наступление подобного масштаба, причём сумев соблюсти полную секретность, и, хотя бы на данный момент, достичь заявленных целей, – говорит о том, что мы по отношению к ним где-то очень сильно ошиблись.

– Вот об этом мы и поговорим, – спокойно закончил Рузвельт…

В семь «узкий круг» собрался в «кабинете дядюшки», как иронично называл это помещение, расположенное в непосредственной близости от Овального кабинета, нынешний президент США. Хотя двадцать шестой президент Соединённых Штатов Америки, носивший такую же фамилию, как и нынешний, при котором и был оборудован этот кабинет, на самом деле приходился дядей вовсе не ему, а его жене Элеоноре.

– Господа, я бы хотел, чтобы вы ответили мне на несколько вопросов, – начал Рузвельт, когда все присутствующие расселись вокруг длинного стола. – Потому что мне важно понять возможности нашего важного союзника в той войне, которую ведёт Америка. И хотя, в отличие от Британии, Советский Союз пока не способен оказать нам действенную помощь на том театре военных действий, который для США является наиболее важным – на Тихом океане, но зато в войне в Европе он, на данный момент, играет ведущую роль, – президент сделал паузу и окинул взглядом девятерых людей, собравшихся в этой комнате, которые молча смотрели на него, ожидая продолжения.

Итак, вот эти вопросы:

– Во-первых, мне бы хотелось услышать общий анализ положения дел на советско-германском фронте с учётом последних изменений обстановки и озвученных госпожой послом СССР планируемых итогов советского наступления, – нынешний хозяин Белого дома, в котором сейчас и собрались все эти люди, голосом выделил «с учётом». И всем собравшимся было совершенно понятно, почему президент это сделал. Уж слишком сильно реальность, сложившаяся на девятнадцать часов сегодняшнего дня по времени Вашингтона, отличалась от того образа, который рисовали аналитики буквально ещё день-два назад. То есть до начала русского наступления на Южном фронте.

Подавляющее большинство американских аналитиков уже к началу лета выработало консенсус, согласно которому Советский Союз к весне полностью исчерпал свой наступательный потенциал. А серия немецких наступлений, которые они предприняли весной и летом этого года, не позволила Сталину его восстановить. Среди части из них даже стало модно сравнивать ситуацию, в которой оказались русские, с той, в которой оказалась Германия в середине июня восемнадцатого года во Фландрии. То есть к началу пресловутой «Второй битвы на Марне», во время которой Германия почти полностью «израсходовала» свои последние ударные соединения, вследствие чего купировать контрудар союзников у них оказалось нечем. И основания для подобных выводов вполне имелись. К началу лета сорок второго года Советский Союз потерял Минский и Рижский промышленные районы, а также большую часть Украины, с её хлебом, железом, алюминием, марганцем и крупнейшими промышленными агломерациями Киева, Днепропетровска, Николаева, Запорожья, Одессы и Кривого Рога. Такие промышленные центры, как Москва, Ленинград, Воронеж, Тула, Ростов-на-Дону, оказались в радиусе действия непревзойдённого немецкого люфтваффе, а Харьков, Орёл, Калуга, Таллин и некоторые другие – даже и в пределах досягаемости немецкой дальнобойной артиллерии… Вследствие чего решение русских об эвакуации части промышленных мощностей на Урал на первый взгляд выглядело вполне логичным, но-о-о… оценивалось практически всеми экспертами как абсурдное. Ибо у подавляющего большинства были весьма большие сомнения насчёт того, что это может быть осуществлено в реальности… Элайя Ривман, обозреватель влиятельнейшей «Вашингтон пост» и один из наиболее цитируемых аналитиков, даже сравнил решение Сталина об эвакуации с «Рурской катастрофой», которую, в отличие от немцев, русские устроили себе сами, буквально уничтожив своим решением об эвакуации как минимум четверть, а то и треть оставшейся у них промышленности. Большинство было не столь категорично, но даже самые осторожные склонялись к выводу, что у СССР в сорок втором году объём выпадающего промышленного производства составит не менее сорока, а то и сорока пяти процентов. Ну, с учётом той промышленности, которая осталась на потерянных территориях… Потому что даже если, на секундочку, предположить нечто удивительное – то есть то, что эвакуируемые заводы всё-таки достигнут назначенных им мест без серьёзных потерь в персонале и оборудовании и в этих местах окажется достаточно электричества, воды, жилья для рабочих и продуктов для их пропитания, а пропускные возможности железных дорог в том районе каким-то чудом смогут как обеспечить вновь разворачиваемые производства сырьём, так и в последующем осуществить вывоз готовой продукции, – на само их разворачивание тоже ведь нужно время. Год, полтора, может, два. Сколько требуется, чтобы построить с нуля в чистом поле новый завод? Тем более если этих заводов тысячи…