Роман Злотников - Война [litres]

– Фуух, – жена шумно выдохнула, – отпустило… – после чего сердито боднула его своими зелёными глазищами. – Я же тебе сказала – никуда я не поеду. Просто… – она задумалась, а затем просияла: – Попрошу Сергея Васильевича, чтобы он меня в медсёстры взял. Он же на гражданке родильным отделением заведовал. Вот и у меня, если что, тоже роды примет.

– Ага-ага, старшего техника – в медсёстры, – пробурчал Виталий, но так, дежурно. Потому что понял, что этот раунд он проиграл. Аглая была жутко упрямой, и если ей в голову втемяшивалась какая-то идея, переломить её до того момента, пока всем, в том числе и ей, не становилось очевидно, что идея глупая и не сработала, было невозможно. Но такое случалось не так уж часто. Всё-таки старший техник эскадрильи, старшина Чалая была девуш… то есть теперь уже женщиной умной и образованной. А ещё, с её характером, окружающие частенько предпочитали сделать-таки так, как она хотела, нежели объяснять, почему так делать нельзя… Так что Виталию оставалось надеяться только на то, что начальник полкового медицинского пункта сумеет как-то переубедить его рыжее чудо. А если даже и нет – вариант с медпунктом всё равно лучше её прежних идей насчёт пребывания до упора в должности техника. Ещё не хватало с таким пузом карабкаться по шатким стремянкам…

Почти всю утреннюю политинформацию капитан Чалый прокемарил. Аглае к утру снова поплохело. И хотя она, жалея мужа, попыталась сама разобраться со стаканом, а потом добраться до туалета, Виталий всё равно проснулся. Ну и не заснул. Жене было плохо, и он, укутав её в одеяло и обняв, просидел с ней два часа, гладя её по голове и шепча на ушко всякие милые глупости. Так что она, бедная, под утро даже придремала… Но едва только он пошевелился, собираясь встать и потихоньку одеться, тут же встрепенулась и поскакала на кухню готовить мужу завтрак. Хм, ну-с поскакала он несколько преувеличил, конечно, но… Аглая свято соблюдала правило, которое, как она рассказывала, мать буквально вбила ей в подкорку: «Что бы и как бы ни происходило – именно жена должна обеспечить, чтобы муж был сыт и ухожен! Всё равно как – самой ли стирать и готовить, домработницу ли озадачить и контролировать, – но это дело жены! Иначе нормальной семьи не будет». И судя по тому, что родители Аглаи, по её рассказам, уже сорок лет жили буквально душа в душу, что-то за этим было…

– Ну что там – Берлин ещё не взяли? – поинтересовался он в офицерской курилке, после того как политинформация закончилась.

– Если б не дрых – сам бы знал, – поддел его Косычев, доросший уже до командира звена в его эскадрилье. Ну да – после гибели комэска на эскадрилью поставили Виталия. А кого ещё-то? Чай, единственный дважды Герой Советского Союза в полку. Дважды – потому что звание Героев по возвращении было присвоено всем командирам экипажей, а также вторым пилотам и штурманам, вне зависимости вернулись они из вылета или нет. Бортмеханики, радисты и стрелки получили орден Красного Знамени. А техсостав – Красную Звезду. Так что весь полк теперь – орденоносцы. Да что там полк – дивизия!.. Да и эскадрилью он как лидер привёл обратно без потерь, «проявив способности к анализу и тактическое мастерство», как было написано в представлении на назначение.

– Кончай цепляться, – вздохнул Чалый. – Сам же знаешь, почему меня рубит.

– Знаю, – кивнул Косычев и вздохнул: – Да уж, бабе в таком положении куда как тяжко приходится. Ох, грехи наши тяжкие…

– А грехи-то тут при чём? – удивился лейтенант Семенихин, назначенный Виталию в экипаж штурманом после того, как его старый штурман после госпиталя, в который он попал после того перелёта из-за того, что его организм плохо справился с последствиями кислородного голодания, был списан подчистую.

– Так это ж из-за них Господь сказал: «В муках рожать будешь детей своих», – ухмыльнулся Косычев.

– А вот этого не надо! – возмутился Семенихин, ко всему прочему являвшийся комсоргом эскадрильи. – Развели тут, понимаешь, религиозную пропаганду… Короче так, товарищ командир, – удар армейской группы генерала Манштейна, пытавшейся прорваться к войскам фельдмаршала Паулюса, окружённым в Сталинском котле, окончательно остановлен. Попытки фашистских недобитков вырваться из кольца окончились полным фиаско…

– Хэх, – хмыкнул Косачёв. – Об этом уже вторую неделю талдычат.

– И чего? Хотите сказать, врут? – вскинулся штурман.

– Да не врут, а ничего толком не рассказывают, – отмахнулся старый ГВФник. – Одна трескотня и никакой конкретики. Манштейна вон ещё неделю назад вроде как «окончательно остановили», а если прикинуть по карте, в каких населённых пунктах бои идут, – так ни хрена его пока не остановили. Притормозили – да. Но силы у него ещё есть. И умелости у фрицев тоже вполне хватает. Потому они буром не прут, а пытаются слабые места по флангам нашей обороняющейся группировки нащупать. То прямо ударят, то километров на тридцать южнее, а потом на пятьдесят севернее…

– И что? Всё равно ж наши держатся. А Паулюс с фон Виттерсгеймом уже даже назад покатились. Их удар навстречу Манштейну полностью провалился. Только зря остатки топлива растратили. Теперь сдача в плен группировки Паулюса стала только вопросом времени…

Виталий криво усмехнулся. Всё – народ схлестнулся, так что о своём вопросе можно забыть. Ну и не очень-то и хотелось. Тем более что, судя по тому, что уже успели рассказать, ничего нового на фронте не произошло.

Год, начавшийся с успехов и побед (да стоит только их операцию по разрушению рурских плотин взять, не говоря уж о «Трёх Сталинских ударах»…), к разочарованию всех советских людей, продолжился поражениями и потерями. И если майское наступление на Центральном фронте немцы себе в победы могли записать только с очень большой натяжкой – ну не тянуло оттеснение линии фронта на восток на семьдесят-сто километров и потеря нескольких районных и одного областного центра на что-то не то что эпическое, но и сильно значимое, особенно на фоне того, что немцы творили летом – осенью сорок первого, то вот следующие удары привели страну и мир в недоумённое и даже тревожное состояние…

В начале июня немцы ударили в Прибалтике. Причём так, что фронт, считай, посыпался. Вследствие чего в первые дни темпы немецкого наступления достигали тридцати, а то и сорока километров в сутки. До прежних рубежей отступление РККА не откатилось, и противник был остановлен на линии Псков – Великие Луки, но Таллин снова попал в блокаду. А в конце июня, когда наступление немцев в Прибалтике наконец-то было окончательно остановлено, последовал ещё один и даже куда более сильный удар на юге. Встревоживший Виталия куда более сильно, поскольку именно на юг был после училища распределён младший братик Сашка. Нет, совсем уж совершенно капитан Чалый в этом уверен не был – военная цензура бдила, так что прямо написать об этом брат никак бы не смог – вымарали бы, а то ещё и до кучи по шапке бы надавали. Но разные намёки, типа упоминания о купании в речке «со смешным названием Большой Несветай» читались достаточно понятно… Они в то время были заняты полностью бесполезным, но зато не очень опасным занятием – разбрасыванием над Румынией, Словакией, Венгрией и Чехией сотен и сотен тонн листовок. Бесполезным, поскольку никакой пользы от листовок, по общему мнению, не было и быть не могло. Бомбить, бомбить и бомбить! В щебень, в песок, в пепел – только такую «агитацию» все эти уроды, напавшие на нашу страну, и понимают. А почти безопасным… После «Большой порки» немцы заметно усилили зенитное и истребительное прикрытие наиболее важных для них стратегических объектов в союзных странах – нефтяных промыслов в Румынии и Венгрии, заводов «Шкода» в Чехии и так далее, так же заставив и своих союзников перебросить на их защиту максимум авиации и зенитной артиллерии. Вследствие чего почти вся остальная территория этих стран практически лишилась прикрытия с воздуха. Так что полёты на «бомбёжку бумагой» таких городов, как Будапешт, Прага, Дебрецен, Пловдив, Брно, Велико Тырново, Сибиу и София чаще всего оборачивались лёгкой прогулкой. Вследствие того, что вероятность встретиться с истребителями или нарваться на плотный огонь зениток во время таких налётов была исчезающе мала… Понятно, конечно, что во многом, кстати, потому, что «бомбили» эти города именно «бумагой». Начни они бомбить по-настоящему – после первых же налётов были бы предприняты какие-то меры. Но поскольку на головы жителей крупнейших городов союзных уроду Гитлеру государств пока сыпалась именно и исключительно бумага – никто и не дёргался.