Влад Поляков - Ликвидатор [litres]

Зато визгу и писку со стороны уже моего начальства было… аж жуть. Ведь одно дело обвинения формальные, а совсем другое – понимание произошедшего. Умных людей, несмотря на давно уже царящий в системе принцип «отрицательного отбора», пока хватало, в том числе и умеющих анализировать причины неудачи той или иной операции. В общем, вышибли из конторы с треском. Наверно, думали, что сильно расстроюсь. Не та ситуация, господа, совсем не та. Если вокруг сплошная гниль, распространяющаяся словно раковая опухоль, причем не предпринимается ровным счетом ничего для очищения организма… Более того, гнили всячески помогают разрастаться, пестуют и поощряют, маскируя под «вставание с колен». Да гребись оно конем при таком раскладе.

В общем, уйдя из системы, я не чувствовал себя в проигрыше. Лучше уж на вольных хлебах, чем ломать о колено собственные принципы, подстраиваясь под «линию партии». К тому же имеющиеся навыки, отточенные до должной остроты, востребованы многими. И я отнюдь не про отечественный криминалитет, связываться с которым не позволяли те же самые принципы. Вот и подался в нишу тех самых ЧВК, благо эти господа всегда привечали профессионалов. А то, что располагались и работали они за пределами родной страны… так у всего есть свои недостатки. Главное, чтобы были не выходящими за определенные границы.

Несколько лет работы создали неплохую репутацию, пускай и довольно своеобразную. Иными словами, контракты заключались не «полные», а лишь на определенные разовые задания. Этим я однозначно исключал ситуации, при которых мог бы оказаться в ситуации, мне категорически не нравящейся. Вроде той, из-за которой пришлось распрощаться с государевой службой.

Деньги… Тягой к накопительству я не страдал, транжирой тоже не был, да и собственной семьей не обзаводился, слишком любя девушек в целом, не в силах остановиться на частности. В общем, финансов хватало не только для себя, но и на полную поддержку сестры с племянницей, непременной и обязательной, ибо ситуация в родных краях вот уже много лет была за пределами маразма. А как еще назвать ситуацию, когда она, кандидат исторических наук, работающая в университете, получала… меньше кассирши в супермаркете или слесаря-сантехника. И ведь не исключение из правила, а норма, ети ее.

Все это было… было. Потом двух самых родных для меня людей не стало. А я попытался отомстить. Стандартными путями, подключив накопившиеся за долгие годы связи, причем по обе стороны закона. Что случилось потом… А вот не помню и все тут! События сразу десятка лет оказались словно вырванными из памяти. Ну или скрытыми непроглядным туманом.

Что это значило? Стопроцентной уверенности нет. Зато случившееся впоследствии позволяло строить некоторые гипотезы, вполне себе приближенные к реальности. Хотя бы потому, что дальше память частично, но прояснялась. Очень так частично, отдельными фрагментами, из которых было напрочь вырвано то, что касалось происходящего в мире вокруг, но оставляющего в неприкосновенности ключевые исключительно для меня события.

Рейкьявик, летняя пора. Вроде как летняя, потому как само понятие лета в столице Исландии ну просто очень относительное. Снега на улицах нет, вот тебе и лето – живи да радуйся! И я, сидящий на жестком, напрочь неудобном стуле, смотрящий на столешницу красного дерева, изрезанную затейливой руновязью. На столешнице же россыпь яшмовых пластинок, на каждой из которых также выгравирована руна. Часть из них – обычный Старший Футарк, но часть меньшая. Большая же – совсем другой расклад. Там руны не простые, но «вязаные», состоящие сразу из нескольких. И это был расклад одновременно на прошлое, настоящее и те отблески прошлого, что могли быть, но почему-то не наступили.

Почему я это знал? Ответа не было, зато присутствовало осознание того, что знания эти пришли не просто так, а с болью, потерями, кровью. Не только чужой, но и тех, кто действительно был мне дорог, кто стал дорог после событий… каких-то, также потерявшихся в застилающем воспоминания тумане.

Сидящий напротив меня человек. Уже старый, лет за семьдесят точно, но до сих пор крепкий, словно мореный дуб. Белые как снег волосы его не покрылись сединой, они были такими изначально. Полуприкрытые глаза, отсутствие морщин, словно раз и навсегда застывшая кривая усмешка. И звучащие слова, вбивающиеся в память, словно раскаленные иглы в мягкую, податливую плоть.

– Мир сложен, Антон. Сложнее, чем думаешь о нем ты, не говоря о тех людях, которых множество, которые вообще не задумываются о том, кто они, зачем и ради чего живут. Он сложнее, чем знаю его я, отдавший многие десятилетия познанию его тайн. И он болен настолько, что безмолвно вопит, пытаясь докричаться до тех, кто привык слушать даже не себя, не свой разум, а лишь инстинкты, повелевающие есть и спать, размножаться и испражняться, подобно червям, копошащимся у корней Иггдрасиля. Только черви подточили его… в отсутствие тех, кто был поставлен следить за ним.

– И Скульд не то иссяк, не то превратился из источника силы в ядреную отраву, убивающую не только великое древо, но и пускающий болезнетворные нити в Урд и Верданди. Я помню об этом, Бледный! Ты не раз говорил об этом. И священные руниры вновь и вновь показывали грядущее, которое не понравится никому, имеющему хоть тень не искаженного взбесившимися пожирателями миров разума. Я тоже иду по пути Хель, любимой дочери великого трикстера, вот уже долгие годы.

– Ты идешь, – не стал возражать тот, кто был… да, был жрецом. Жрецом Хель в одном из немногих мест, где еще можно было хоть что-то услышать и понять это самое услышанное. – И настало время сделать шаг не вперед, но вбок. А затем спуститься вниз, в Кипящий Котел. Он выжжет многое, все то, что ты узнал, но наряду с потерями, он даст главное.

– Возможность. Но почему же…

– Плата, Палач! Как Один оставил в откуп за силу и знания свой глаз, свою боль и кровь, тебе тоже предстоит расплатиться. Боль утраты. Кровь близких… И «глаз» как отнятое умение зреть в триаду корней древа. Иного выхода нет. Ты знаешь это, как и я сам.

– Тогда… покончим с этим. Или же начнем, а, Бледный?

– In daemone deus, как говорили те, кого стоит послушать, – усмешка адепта Хель превратилась в совсем уж жуткую гримасу. – Но мы еще увидимся. В ином «где», в другом «когда». Зато суть отмеченных меткой Бледной Госпожи, она останется. И даст если не узнать, но почувствовать. До встречи, брат!

И вспышка дикой боли… от вонзившегося в сердце ритуального кинжала. Боль, смывающая не груз прожитого, а сами годы. Вырывающая из тела бессмертную душу и забрасывающая ее внутрь Иггдрасиля, обжигая водами Верданди и перемешивая с самой основой Кипящего Котла, чья вода черна, словно ночь, и столь же глубока, непостижима по природе своей.