Владислав Савин - Красный бамбук [СИ, черновик]

Валентин в ответ усмехнулся и сказал, что в Синцзяне, а до того в Маньчжурии, ему приходилось с потомками русских белогвардейцев (а то и ними самими, кто против красных воевал) не только разговаривать, но и работать вместе. И вообще – тут он привел слова, как я поняла, какого-то классика, «вкус рыбы зависит от самой рыбы, а не ее названия» ( прим. авт. – В.Шефнер, «Лачуга должника») . Да и разве не заметно, что в СССР сейчас кое-что изменилось в сравнении с тридцатыми годами?

Конечно, заметила. Потому и говорю сейчас с вами. Ведь советский закон сегодня реально (а не по декларации) наказывает лишь за дела – а не за слова? Потому наше общество, в котором состоим мы с братом, вполне законно занимается сохранением нашей памяти. Зачем – ну просто потому, что будет неправильно, если польский народ, язык, культура растворятся в общеимперском. Кстати, вас не смущает, что я называю СССР новой империей, ведь так и есть по существу? Может, этот процесс и «прогрессивен», но сердцу не прикажешь.

– Пани Стася, так ведь на Польшу никто не посягает? На земли, населенные собственно поляками. Кстати, а отчего вы сами не едете туда – вы ведь там родились?

Я нервно рассмеялась. Ваш Сталин как настоящий иезуит. Поднял на щит «право наций жить на своей земле». Вот только если в СССР все нации движутся к ассимиляции, слиянию в единый «советский народ» – то в Польше всячески проталкивается самобытность и саморазвитие тех, кто о своем особом пути уже и думать забыл. Кто помнит, что когда-то не было и русских – а были поляне, древляне, вятичи, кривичи, какие еще древнеславянские племена? Что бы вы сделали с тем, кто бы у вас заговорил о самоопределении например, ижорского или вепсского народа? Будто мы не понимаем – что так вам легче будет нас проглотить – о нет, без принуждения, без газенвагенов, а чисто культурно: сколько лет пройдет, пока гурали или мазуры, прельстившись богатством вашей страны, сами запросятся в нее, как сегодня словаки? Толпе не нужна национальная идея – ей нужен хлеб. И вы ведь намеренно не помогаете нам подняться – я приезжала в Варшаву в пятьдесят первом, хотела просто взглянуть на наш бывший дом, и даже улицы не нашла, одни пустыри, обгоревшие куски стен среди битого кирпича, и это через семь лет после войны! Стоит ли удивляться, что при более чем ста тысячах польского населения Львова, число уехавших в Польшу после войны не составило и десятой части этого количества. А в нашем культурном обществе состоит всего девятьсот человек, это те кто появляются на наших мероприятиях и хотя бы иногда платят взносы – а активно работающих, ничтожное меньшинство. Бедная Польша, которую предал собственный народ! Сколько времени ей осталось до нового раздела?

– Знаете, пани Стася, – ответил Валентин, – мне кажется, Польша потеряла свой исторический шанс именно из-за шляхты. С того времени, когда польское дворянство стало превращаться в шляхтичей. Во всех странах дворянин служил своему монарху и за это получал земли, богатства, аристократические привилегии – и когда это уходило, начиналось вырождение и крах, как во Франции в конце восемнадцатого века. Дворянин? – служи! А шляхтич, он никому не служит, он «крулям рувный», «первый рядом с Богом» (даже не после!). Самовластный королёк в своей местности – чаще всего мелкий. Что из этого могло выйти кроме эгоизма, гордыни, непомерно раздутого чувства собственного величия, и желания видеть не то что есть а то что хочется? Как с таким материалом создать Империю? Вот Польша и упустила те возможности, которые ей подкидывала судьба. А ведь их немало было. И были храбрые воины, блестящие умы, прекрасные женщины. Но не было главного – способности поставить интересы страны выше своего эго и своих сиюминутных интересов. И из всех возможных решений Польша выбирала самое худшее для себя (даже когда поначалу оно казалось выгодным).

– Я молчала, не зная что ответить. В его словах была логика, которой меня учил в школьные годы ксёндз-пробощ. И всё же, согласиться с ним я не могла. Признать это – значит отречься от польской истории, с её триумфами и трагедиями. Убери из неё шляхту – и что останется? Жолкевский, Скарга, Чарнецкий, Огинский, Домбровский, Чарторыйский, Мицкевич, пан Маршал – неужто Велька Польша и правда погибла навсегда?!

Было видно, что тема моему собеседнику неприятна. И наш разговор плавно перетек к тому, что недавно потряло Львов – истории с гибелью студентов. Так вышло, что я знала одного из них, он был кем-то вроде ассистента у моего брата. Остальные мне незнакомы. И это ужасно, что совсем молодые люди погибли вот так, когда нет войны!

Валентин спросил о моем брате – он профессор или доцент, раз имеет ассистента? Нет, что вы – я же сказала, «вроде», этот бедный мальчик помогал Яцеку на сугубо добровольных началах. Мечтая, что когда открытие моего брата будет опубликовано – часть славы и наград достанется и ему. Чем занимается Яцек – нет, это не секрет. Он потомственный медик, известным варшавским врачом был еще наш отец, Казимир Бельковский, его хорошо знали в довоенной Варшаве. Яцек даже женился на дочке пана Адама, лучшего папиного друга и коллеги. Ну а я, хотя и отучилась год на медицинском, быстро поняла, что это не моя профессия – я боюсь крови, мне делается дурно и руки дрожат. Яцек же истинный ученый, он даже в Львов из Варшавы уехал в тридцать восьмом, потому что ему здесь предложили лучшие условия для работы, бросил папину практику, варшавскую клиентуру, можете такое представить? Зато он продолжил тему, над которой папа трудился всю жизнь. Ну а я, всего лишь бездарность – хотя Яцек вписал меня своей помощницей, чтобы немцы не тронули, я всего лишь вела его хозяйство. Яцек, хотя и старший, такой непрактичный – и бытовыми мелочами приходилось заниматься мне. Что ж – наверное, такая судьба любой сестры гения.

– Но я слышал в университете, что и вы, пани Стася, собираетесь учится в Москве. Кстати, а отчего не в Львове – наверное, здесь поступить вам было бы легче?

Уже разболтали – интересно, кто, Марыся или Оксана? Вам подойдет ответ – что я хочу лучше узнать вас, русских? И при этом не слышать наставлений Яцека – который, доверив мне бренные мирские заботы, весьма щепетильно относится к моему мировоззрению. По счастью, он прежде всего ученый, для которого наука прежде всего – и не надо бояться, что он влезет во что-то противозаконное.

– А какой предмет исследований вашего брата, если не секрет? В Маньчжурии до сих пор помнят японца генерала Исии, который себя «мирным медиком» считал – так его изуверские опыты над живыми людьми не за столом и перед сном вспоминать, тут все фильмы ужасов нервно курят в сторонке.

Пан Валентин, надеюсь, это шутка? Яцек вовсе не такой человек. Да, он фанатик науки – но не беспринципен. Немцам помогать не стал. Работой нашего отца было – восстановление в обществе безнадежных психических больных. У тех, кого разум не работает совсем – и люди уже как растения. Отец пытался заново сформировать в мозгу нужные связи – и больной еще не становился полностью личностью, но мог выполнять заданные команды, как робот у Чапека. И что-то уже начинало получаться! Ну а когда немцы пришли, Яцек пообещал им, что можно так делать идеальных и нерассуждающих рабочих или солдат – причем не только из больных, но и из любого человека: пленных, нелояльных. И тянул так два с лишним года – немцы так ничего и не получили. Потому что Яцек ничего и не собирался им давать!