Борис Нефёдов - В лето 6746 года от сотворения мира

— Хорошее дело, почему не спустились?

— Да вроде кто-то там внизу лазает. У меня десятник один чучело смастерил, да к частоколу пристроил, вроде как на стороже человек стоит. Так пристроил, что если снизу смотреть, то его видно. Так вот, это чучело стрельцы монгольские уже всё стрелами напрочь утыкали. Похоже, что они внизу и ползают. Не хотелось бы людьми рисковать.

— Молодец десятник. Отметь. Ну а со стрельцами этими монгольскими я сразу как отсюда пойду, так и побеседую. Думаю, что получится у меня уговорить их уйти. Только пусть твои ребятки пока без моей команды вниз не лезут, а то попадут под разговор… Еще у кого что есть?

— Со стороны озера монголы к стене через засеку тропы бьют. Прошли немного, но лиха беда начало.

— Посмотрю. Там засека самая узкая. Если послать много людей, то может у монголов что и получиться. Подумаем, что предпринять. Что у нас с новенькими?

— Пока прошли баню, покормили их, одели как могли. С обувкой плохо. Оружия без твоей команды давать не стали.

— Сейчас пройдите к новым людям, поговорите с каждым. В рабы не только герои попадают. С кем определитесь — разберите по командам. Кто послабее телом — к Марфе на кухню, да в похоронную команду. И тебя, отец Варфоломей, прошу к этому делу присоединиться. Ты души человеческие насквозь видишь.

— Сделаю.

Отправив людей исполнять приказанное, решил я, как и обещал, пойти взглянуть на чучело воина, да с хитрецами монгольскими разобраться. Чучело нашел в левом крыле основной стены, прислонённое к одному из бревен частокола и прихваченное к одному из кольев веревкой. Из мешка, набитого соломой и изображавшего туловище воина, торчало 6 или 7 стрел. Ёжик какой-то.

Здесь же бодрствовал караульный. Заметив мой интерес пояснил:

— Было больше, мы штук пять уже вытащили.

— Не спишь?

— Тут уснешь. Ясно ведь, что нехристи где-то рядом ползают. Так и чудится, что кто-то по стене пробирается. Да и ночь-то только начинается.

— Бди.

— Да бдю я, бдю. Да и не один я. Приказали по двое на стороже стоять. Вон мой напарник у стены топчется, а я к тебе подошел.

Здесь в чучело с глухим характерным шорохом вошла еще одна стрела и застряла, как и другие, оперением. Совсем страх потеряли. Однако, пора меры принимать. Я крикнул Митяю, чтобы шел за мной и направился в свою коморку. Открыть замок долгого времени не потребовало. СВД стояла на своем месте, там же, где я ее оставил еще днем. Я приказал своему ординарцу встать у двери, закрыть ее на щеколду и никуда от нее не отходить, потушил свечу и открыл заслонки окон. Ночь не по-зимнему была темной, но в мой хитрый прицел хорошо было видно всех «гостей». Раненые во время дневного боестолкновения уже «не светились», их или добили, или они просто замерзли. «Гости» рассредоточились слева и справа от центральной крепостной башни, где-то по полтора десятка напротив каждого крыла и высматривали свои цели даже, как я понимаю, не маскируясь и, похоже, изредка позволяя себе даже переговариваться друг с другом. Что же, это хорошо. В мои планы входило только шугануть их как следует, а не отстрелять их всех, подобно тому, как это делает браконьер с тихим оружием на тетеревином току.

Я проверил глушитель, примерился и хорошенько прижав приклад к плечу (отдача у винтовки все-таки не слабая) сделал пять выстрелов в левое окно. Пять хлопков, несмотря на глушитель, все-таки были хорошо слышны в тишине зимней ночи. Точно, будто птица какая крыльями шлёпнула. Но идиллия продолжалась недолго. Завалил я не всех, в кого стрелял, двое оказались ранеными и они, естественно, начали истошно орать. Я направил ствол в правое окно и сделал еще четыре выстрела (десятый патрон я израсходовал еще утром). Здесь в живых остался только один из четырех, но и его хватило. Удивительно, но никто не кинулся к раненым на помощь. Сбежали все. И слева и справа. Я перезарядил винтовку и снова приник к окуляру. Один слева и один справа пытались ползти к своим. Этих я трогать на стал и дал им спастись. Они отползти метров на 200, а там их подхватили убежавшие было их товарищи. Третий лежал и просто орал от боли. Так он моим бойцам спать не даст, пока помощи не дождется. Ни то, ни другое в мои планы не входило, и я без жалости добил его. Теперь до утра сюда точно никто не сунется.

Я отправил ординарца сообщить, что спуск вниз стал безопасным, но думаю, что бойцы мои и без него это уже поняли. Сам же захватил с собой винтовку и решил обойти весь периметр. У стены главных ворот (напротив «моего» камня) нашел только одного нахала, который спрятался за куст и был убежден, что в темноте я его не увижу. Прицелившись получше, я прострелил ему малахай. Дело в том, что ни убивать, ни ранить его я не хотел. Мне нужно было только сильно испугать его, и это мне удалось. Стрельца как ветром сдуло и думаю он до утра будет рассказывать своим дружкам о случившемся, да благодарить своих богов за свое счастливое спасение. А его рассказов о том, как кто-то (или что-то) видящий (видящее) в темноте на него напало, да чуть головы не лишило, товарищам его не только на сегодня хватит.

У тыльной стены (на другой стороне крепости) я вообще никого не обнаружил, а вот у четвертой стены, той, что была обращена к озеру узрел прямо целое нашествие. Здесь пользуясь темнотой, монголы пытались «пробить» тропинки через нашу засеку. Рабы работали шумно, пилили стволы, ломали ветки. Но судя по тому, сколько им удалось пройти, они еще долго свою работу не закончат. Им бы еще суток двое. За спинами рабов видны силуэты пеших монгольских стрельцов, а чуть дальше — спешенных всадников. Стрелять по ним я не стал. Работы это не остановит. Рабов много, одних убьёшь — телами убитых прикроются, но работу продолжат. А вот завтра ночью, перед, как я убежден, решительным монгольским штурмом, заминировать тут кое-что точно не помешает.

Когда я вернулся в коморку, за стеной внизу уже активно орудовали мои охотники за хабаром. Их товарищи постоянно поднимали на веревках большие короба с трофеями. Я посмотрел в прицел, с монгольской стороны никто не таился и не подкрадывался. Вмешиваться в работу «трофейной команды» не стал. Порядок был объявлен мною давно и все его хорошо знали. За его основу был взят монгольский подход у которых военная добыча делилась следующим образом: 3/5 доставалось войску, 1/5 доставалась джихангиру (руководителю похода, в нашем случае — мне) и 1/5 доставалась императору. Поскольку императора у нас не было, то я объявил, что эта часть пойдет семьям убитых и на устройство покалеченных (если и те, и те будут, а как без них). Кто из инвалидов мог трудиться, тому предполагалось дать деньгами на обзаведение, кто не мог — пристраивать в монастыри (которые, надо признать, без серьезного материального взноса таких в послушники брать отказывались). Обязательной сдаче подлежали все металлы и любые изделия из них (монеты — отдельно), любое оружие и защита, шелк, теплая одежда (пояса — отдельно) и сапоги. Поскольку добыча делилась на всех, специально контролировать честность охотников нужды не было. Утаить что-либо было практически невозможно, а крысятничество воспринималось коллективом сурово, как, впрочем, и во все времена. В общем, разберутся, писари запишут и мне доложат.