Борис Нефёдов - В лето 6746 года от сотворения мира

— Здесь спорить не о чем. То, что ты смог их отбить у Батыя дорогого стоит. А за монахов твоих и половины всего этого будет за глаза.

— Тогда остальное примешь, Владыка, в дар церкви нашей от нас, рабов ее, живых и мертвых.

— Это дорогой дар, дар от сердец ваших, а потому богоугодный.

И уже совсем смягчившимся тоном продолжил:

— Но ведь здесь крепость останется. Поедут люди, увидят, все станет ясно.

— Во-первых, Владыка, не увидят. Часть моих людей (в основном, славяне) решили два погоста, т. е. селища здесь поставить. В нескольких верстах отсюда. Уже сейчас начнут возить туда бревна с этой крепости, а на месте из них собирать частокол, да дома. Народ такой, что за лето все перетащат, ничего не оставят. А пустые ямы в здешних условиях долго не простоят. Через два года вообще мимо проедешь и не узнаешь, что тут когда-то крепость была, да что люди такой толпой здесь целый год жили. Во-вторых, Владыка, люди по этой дороге уже не скоро поедут. Куда им ехать и зачем? Раньше купцы ездили в Новый Торг, а теперь нет Нового Торга. Сплошным покровом разоренные земли. Пожарища, да тлен. Теперь купцам за зерном или еще зачем в сторону Пскова ехать надо. А просто так кто в наши дни по свету путешествует?

— А что я митрополиту Кириллу скажу? Ему правду говорить следует.

— Правду и скажи. Во-первых, скажи, что теперь все уверены, что именно его, митрополита, молитвами враг до Новгорода не дошел. А это очень важно для укрепления веры в нынешних условиях. Что может быть важнее? Во-вторых, отметь, что я в разговоре с Батыем прямо запретил ему не то, что убивать, но даже обижать священнослужителей. Это он хорошо понял, поскольку, конечно же посчитал, что разговаривает… скажем так, не совсем с обычным человеком. Одно могу сказать, что дошли мои слова до самой его печенки. Пройдет время, и митрополит наш получит от монгольского хана ярлык (такую охранную грамоту) на свободу вероисповедания, освобождения от дани и на неприкосновенность церковного имущества [21] История сохранит нам слова этого хана (Менгу-Темира), сказанные при этом: «Мы жаловали, попов и чернецов, и всех богадельных людей, да правым сердцем молят за нас Бога, и за наше племя без печали, благословляют нас, да не клянут нас». .

— Думаешь, приход монголов — это надолго?

— Надолго. Но не навсегда!

— Что ты тут заладил «во-первых», «во-вторых». Откуда знаешь?

— Ну что ты, Владыка, спрашиваешь? Видение мне было. Видения мои обычно сбываются. Хотя можешь митрополиту про ярлык и не говорить, но то, что это так и будет, это точно. Как точно и то, что отношение монголов к нашим священнослужителям с этого времени начнет сильно меняться. Они будут опасаться убивать их. Если, конечно, сами священнослужители, такие как отец Варфоломей и мужественные люди его, не выйдут против монголов с оружием в руках. Кстати, спасибо тебе за них. Может, наградишь их как-то? В сане поднимешь что ли или еще как?

— Посмотрим.

— Посмотри. Тем более, что с их слов они у тебя уже отпросились и из них тоже никто в Новгород не вернется.

Владыка кивнул, но не унялся:

— А твои обозные?

— Практически все сани и телеги уйдут с отрядами в Рязань и Суздаль. Свое присутствие в Селище я ликвидирую. Мельницу уже немцам продал.

— Знаю.

— Этот год буду жить в своем доме. Жить буду тихо, выхаживать раненых, из ремесел оставлю только свечное производство. А через год-другой и сам потихоньку уйду. Так что из всей этой истории, думаю, от моего имени останется только память об Игнач-кресте, как месте, до которого монголы дошли, а потом почему-то развернулись и ушли. Через поколение о том, кто такой этот Игнач, уже мало кто и вспомнить сможет (так, легенды в отдельных семьях останутся), а лет через 50 и сам Игнач-крест будет только в людских воспоминаниях и мало кто будет точно знать где он расположен.

— Неужели о такой битве сами монголы никаких следов не оставят?

— Не оставят. С письменными трудами у них вообще плохо, а в тех ихних летописях, что у них о времени нашем будут написаны, вряд ли будет упоминаться что-либо о столь бесславном сражении с ратью рабов, в которой у них было по100 нукеров на одного противостоящего им раба и которую, тем не менее, они проиграли.

— Убедительно.

— Ну вот, ты и повеселел, Владыка.

— Потому повеселел, Михаил…Игнатьевич, что не разочаровал ты меня.

— Ну, а теперь-то пойдем в трапезную?

— Нет, пусть сюда принесут. Негоже пастве видеть, как ее пастырь божий с непонятным купцом стоялый мед пьет. И пьет неумеренно. Да и рассказы твои не каждому нужно слышать.

— Без вопросов, сейчас прикажу.

Утром Владыку тихонько отнесли в сани, укутали шубами, еще на двух санях уложили «дополнительную поклажу от купца» и его обоз неторопливо тронулся в обратный путь.

Вот такой вот оборот, ё-пэ-рэ-сэ-тэ.

В штабе собрались все командиры родов войск и служб. Я сразу перешел к делу:

— Вам назад в Новгород возвращаться нельзя. Во-первых, монголы могут в дальнейшем возложить на город ответственность за ваши действия, а, во-вторых, сами новгородцы встретят вас без особой радости, поскольку свою задачу вы выполнили, а теперь что с вами делать они скорее всего до сих пор решить не могут. Вы становитесь для них неприкрытой угрозой. Выход один: либо разбиться на мелкие группы и разойтись каждый в свою сторону, либо сохранить себя, как боевую единицу и организовано уйти на территорию других княжеств. Думаю, что сторонники будут и у первого, и у второго варианта. Вон, поляки (не все, но многие) уже спрашивали, когда им можно будет отправиться на родину. Как их сопровождающие от князя подъедут, так и отпущу. Другие вон по своим селищам разойдутся, да в два новых погоста, что Молчун и Ян построить собрались. Наверное, будут и другие. Но большинство все-таки за второй вариант. Эти уже почувствовали вкус победы, поняли свою совместную силу. Им уже понятно, что только вместе они смогут рассчитывать на значительные изменения своего положения, а возврата к прежней жизни не хотят. Они обрели новую семью и новую веру.

— Ну и куда податься?

— Куда податься? Нашествие Батыя прошлось по нашим княжествам жуткой косой смерти. Десятки разрушенных городов, сотни сожженных погостов. Но страшно даже не это. Наиболее сильного и трудоспособного населения практически не осталось. Мужчины выбиты на полях сражений, перебиты при захвате поселений или погибли в хашарах. Молодые женщины или убиты при штурмах, или уведены в полон. А тем, кто сумел спрятаться и остался в живых нечего есть, негде укрыться от холода и болезней. У них нет защиты, а в этих условиях всегда появляются твари, которые будут отнимать у людей последнее. Вы даже не представляете сколько горя и насилия продолжает причиняться людям на этих землях. И не к кому обратиться. Наибольшие потери понесли рязанские земли. Там нет таких лесов, как у нас, и людям негде было надежно спрятаться.