Борис Нефёдов - В лето 6746 года от сотворения мира

Такого от меня Александр не ожидал. Но дошло.

Порепетировали мы с ним немного и решили не затягивать. Прямо в штабном домике расстелили на пол медвежью шкуру под ноги князю, надел Александр на себя княжескую епанчу без рукавов, украшенную мехом и даже, похоже, драгоценными камнями (нашел я среди трофеев по размеру), расставили мы кубки с медом и вроде ведем беседу. Я вызвал своих телохранителей и велел привести им из бани пленных, а Гаврило Олексич «со товарищи» как обычно разместились на скамейке у входа, держа руки на рукоятях своих мечей. Пришел и мой толмач. А тут и пленных привели. Макушки и волосы у них над бровями выбриты, посередине, над переносицей, оставлена узкая и длинная, «ласточкиным хвостом» раздвоенная челка, а длинные волосы сзади заплетены за ушами в несколько свернутых кольцами кос, завязанными чем-то типа бус из жемчуга. На ногах сапоги из юфтевой кожи, с прямыми голенищами, да на толстой подошве, но с загнутыми кверху носками. Правда, не у всех. У двоих на ногах были меховые унты.

Я на них посмотрел, и такая злость меня взяла. Завелся с пол-оборота, стал орать, что они отродье дьявольское, что пришли на нашу землю и убили много дорогих моему сердцу людей и что сегодня я окроплю могилы моих родичей их кровью. Толмач им перевел, добавив, чтобы они готовились к смерти. Но тут князь поднимается, смотрит пленникам в глаза (а они, вот смехота, чуть ли не одного с ним возраста) и говорит, что убивать пленных не следует. Я, естественно, ни в какую. Ткнул пальцем в старикашку ихнего и говорю своим, мой, мол, пленный, что хочу, то с ними и делаю. Выводите, кричу, во двор для начала этого, да там ему голову и срубите. Смотрю, а те, похоже, всерьез решили мой приказ исполнять. Хорошо, князь вмешался, предложил повременить с казнью и заявил, что он готов выкупить жизни пленников. А те стоят и не дышат. Давай мы с князем торговаться. Пленные замерли, бледные, глазами лупают, понимают, что если не сторгуемся, то конец им. Даже переводить этим гадам ничего не потребовалось и так все понятно. А князь что-то разгорячился, за каждую серебрушку бьется. Забыл, видать, что деньги-то мои. Пришлось его ногой пнуть. Олексич заметил и сразу меч потянул, но князь очухался, махнул тому рукой, а сам «пошел на уступки». Наконец, сторговались по 20 новгородок за голову. Гаврило Олексич сидит, глаза как два чайника, ничего понять не может, но, слава Богу, помалкивает. А мы с князем ударили по рукам. Его дружинники затащили в комнату бочонок, я им попытался помочь, но бочонок из рук выскочил (тяжелый зараза), упал углом, донышко выскочило и серебро раскатилось по медвежьей шкуре. Я, конечно, заранее донышко топориком-то поправил, но все выглядело натурально. Одно плохо, смотрю, а у Гаврилы Олексича глаза вот-вот наружу выпадут. Князь-то с собой серебра не брал! Но вижу, что-то до боярина доходить стало. Наконец-то. Чуть всю малину не испортил.

В бочонке было два пуда. Я вернул сдачу новгородками, а в довесок передал князю пояса пленных с их ножами. Сабельки-то их на поле у стены остались. Затем я оставил князя с охраной и толмачом наедине с пленными, а сам вышел (с разрешения князя) с Гаврилой Олексичем. В том разговоре, что у Александра с пленными должен был состояться, мое присутствие было неуместным, а мне с Гаврилой Олексичем как раз один вопросик решить надо было. Не откладывая.

Мы пошли с ним прогулочным шагом в сторону конюшни. Я извинился, что не успели мы с князем его предупредить и хорошо, что он сам все вовремя понял. А потом перевел разговор на самого Гаврилу:

— Тяжело, наверное, тебе, Гаврила Олексич, коняжку-то под себя подобрать. Сам весишь немало, да бронь, да на коня бы защиту?

— Это так. Какого не возьму, долго нести меня не может. А ты это к чему? Не твоя забота и нечего в душу лезть.

— Понимаешь, Гаврило Олексич, видение мне было. Не поверишь, будто ты на громадном коне прямо на свейский корабль по сходням поднялся и рубился на нем не слезая.

— Наговоришь тут. По сходням. На корабль. Ну накрутил.

— Может и накрутил, а может и не накрутил. Но один из элементов видения сегодня сбыться должен. Ты не оборачивайся, ты сюда смотри. Вот что, Гаврила Олексич, получил я тут не так давно от одного неизвестного мне храброго воина маленький подарочек. Жизнь. Вот в виде этих двух стрел. А вот эту стрелу я у тебя из тула украл. Вот, а теперь найди где какая? Молчишь? Правильно делаешь. Хочу вернуть их все три тебе, да с отдарочком.

С этими словами зашел я в конюшню и с двумя конюхами вывел дестриэ. Уже оседланного и с навешанными элементами защиты.

— Опробуй, как тебе.

Потряс Гаврилу Олексича мой отдарочек. Машинально взял он повод, а конь-то будто настоящего хозяина и твердую руку наконец почувствовал, потянулся к нему и ткнулся губами в щеку. Признал, гаденыш. Не буду даже вспоминать, как он надо мной измывался.

— Вот видишь, а то какой из меня наездник на такой махине. Курам на смех. Только его погонять сильно нельзя.

— Я знаю все про эту лошадь. Даже мечтать не смел. Нехорошо брать такие подарки, но и отказаться сил нет.

— Я тебе коня не для красоты, а для войны дарю.

— Ты только это, про стрелы-то князю не говори, не разрешал он нам вмешиваться, да не удержались мы, приказ его нарушили. Скажи, что за обучение орлов твоих подарил. Если спросит.

— Слушай, Гаврило Олексич.

— Зови Векшей.

— Слушай, Векша, а как вы смогли в эти завалы сплошные пролезть, да еще и следов никаких не оставить?

— Как-как. Каком кверху. Немного метель помогла. Как-нибудь потом расскажу. Вот наш дружинник бежит, видно разговор князь со своим приобретением уже закончил. Гы-гы-гы. Ну и шутники вы с ним на пару. Старый, да малый.

А потом вдруг нахмурился, опустил голову и выдавил из себя:

— Одно скажу тебе, Михаил Игнатьевич, я всегда буду гордиться тем, что был знаком с тобой. То, что ты сделал… Ты для меня теперь второй после моего князя. Я бы тебе это и без твоего подарка сказал, да знаю, что может и случая-то больше не подвернется. И это… прости меня за все прежнее.

— Спасибо, Векша. Знаешь, а я ведь тебе такие же слова сказать хотел.

Дошли мы с ним до моего штаба едва не обнявшись. Князь сиял. Ну что сказать, молодой еще. Потом покосился на нас и на мой подарок и даже рот было открыл, но ничего не сказал. Руки у пленных уже были развязаны, пояса возвращены (но пока смотрю без ножей), рожи тоже покрасневшие. Еще бы, переживи такое. Меня увидели отвернулись, а князь, будто не заметив этого, отправил их в сопровождении своих людей к воротам. Переодеться я ему не дал, мало того, княжеские одежды, что в трофеях нашел, все тоже ему сложил. Нам они ни к чему. Пусть их носят новые владельцы, кто на такие одежды право имеют. На дорогу выделил князю еще пару саней (больше у него людей стало), припасов, да овса. Слона-то, в основном, овсом кормить надо.