Борис Нефёдов - В лето 6746 года от сотворения мира

И тут же всплывают возражения. Можно собрать армию из рабов, можно послать ее в бой и под угрозой смерти она даже будет сражаться. Но если эти рабы не будут должным образом мотивированы, считая для себя бессмысленным рубиться за своих хозяев, они могут в любой момент бросить оружие и, в лучшем случае, обратиться в бегство, а в худшем — перейти на сторону врага. Не зря старая пословица гласила: «Сколько рабов, столько врагов».

А какой может быть мотивация? Она всегда складывается из двух больших категорий, которые коротко можно охарактеризовать, как кнут и пряник. Что в первую очередь мотивирует рабов? Ну, с политикой кнута все понятно. Главное здесь — наказание в различных его формах и страх раба оказаться наказанным. Но что можно предложить человеку, который потерял все, кроме собственной жизни, чтобы он пошел на риск потерять и ее? Ответ прост — обещание свободы. Конечно, этот стимул главный, но он не всегда оказывается основным. Среди продаваемых на торге невольников немало таких, кто уже смирился со свои положением, у которых уже выработалась психология раба, для которых получение еды, тепла и одежды важнее эфемерной свободы, где все это пойди найди. Конечно, для таких могут быть установлены иные «плюшки» (поставить начальниками над другими рабами, установить повышенные нормы питания, предоставить право иметь небольшую собственность, временами обеспечивать выпивкой и женщинами и т. п.). Жизнь многогранна и найти слабину можно почти у любого человека (но все-таки «почти»). Вот только нужны ли мне для моего дела такие рабы? Или это я уже идеализирую свою армию? Впрочем, жизнь настолько разнообразна, что всего не предусмотришь и не продумаешь. Надо, для пробы, пойти к Ибрагимке и посмотреть на этот «товар» поближе, потолковать с ним, может быть, все-таки в идее создать армию из рабов что-то есть?

Сказано — сделано. В ближайшую же пятницу я оделся потеплее, взял с собой ординарца, трех человек штатной охраны и с утра пораньше явился на торг. Вопросов было много, но я, не задерживаясь, прошел сразу к Ибрагимке. После небольшого и ставшего уже ритуальным обмена общими и ни к чему не обязывающими вопросами о здоровье, перешли к делам. Ибрагимка сразу поскучнел.

— Что, Ибрагимка, неприятности?

— Да не то, чтобы неприятности, но, похоже, они могут возникнуть. Вон вчера и от Владыки человек приходил.

— А при чем здесь твой товар и Владыка? Он что у тебя пленниц покупает?

— Не говори так. Владыка Сильвестр — святой человек. Правда, не всё правильно понимает.

— И что же он понимает неправильно?

— Да, из корысти купил тут я на продажу несколько пленных славян. Кто и как их взял — тебе не интересно. Мужики все крепкие, таких (с удовольствием и за хорошие деньги) обычно берут купцы с Востока. Из таких рабов получаются хорошие гребцы на их судах.

— Но это же славяне.

— Это — не проблема. У нас и в других землях издревле продавали славян из других княжеств. Да еще как продавали! Лет сорок назад тех же суздальцев наши столько пригнали, что чуть не даром отдавали. Многие тогда холопами обзавелись.

— Это ты мне потом как-нибудь расскажешь. Ты о Владыке давай рассказывай.

— Проблема в том, что христиане они, а я тебе уже говорил, что Церковь сильно возражает против обычая продавать христиан в неволю нехристям. А наш Сильвестр откуда-то о моей сделке узнал. Он вообще считает, что торговля христианами должна быть запрещена, а тут — иноверцам. Вот и чернец от него был, увещевал, а потом варваром обзывать стал…, грозиться начал… Конечно, пока руки у них коротки, но свары бы не хотелось. Владыка он о-го-го. Выше его в городе, почитай, и нет никого и…

— А много их у тебя, этих пленных. И что за народ?

— Четырнадцать человек. Похоже — дружинники. В этом все и дело. Кому у нас такие рабы нужны? Они же могут тебе запросто головенку набок свернуть или проломить ее чем. А галер у нас нет. Есть правда соляные прииски, но покупатель от них куда-то запропастился. А гости с Востока с покупкой тоже не спешат. Начало зимы. Купишь холопов, их кормить, одевать надо, да охранять… Расходы.

— А ты чего их взял.

— Да понадеялся на случай, а оно видишь, как оборачивается. Некоторые-то из этих может и сдались бы, но они все на старшего поглядывают. А вот старший у них (пятнадцатый) не приведи Господь. Намедни мой надсмотрщик хотел погладить его плетью, легонько, так до сих под отлеживается. Если бы нашелся на них покупатель, — и он как-то уж слишком ласково посмотрел в мою сторону, — то, хоть и понесу я убытки, а сразу ему скажу, что этого пятнадцатого лучше вместе с остальными не брать. Без него спокойнее будет. А то в собственном доме надо будет каждую ночь дверь в свою комнату подпирать, а иначе можно утром и не проснуться, сохрани Господь. А этого я потом солеварам сбагрю. Те ребята здоровые, дубины у них большие, справятся. Они и не таких обламывали. Может потому холопы у них долго и не живут.

— Ну, пойдем, посмотрим на них. Начнем с этого пятнадцатого.

— Как скажешь. Господи, неужели ты услышал мои молитвы.

— Может и услышал.

— Да вон он, к столбу привязанный. Игнач, послушай, я тебе этого, да и тех других, за полцены отдам. Мне с Владыкой ссориться не с руки. Тут бы свое вернуть. И от этих сейчас у меня одни заботы лишние.

— А пол цены — это сколько?

— Ну, эта… по три гривны кун…

— Ты меня не проверяй. По две. Иначе сам разбирайся. Владыка обязательно узнает кто купил, с меня начнет спрашивать…

— Ох, согласен я, согласен и по две.

— То-то. А что это голова у него в крови?

— Так ведь успокаивали же…

— А что одет он так? Я бы сказал, не по росту.

— Чего не понятного? Одежка, видать, на нем хорошая была, но в дороге кто-то из прежних его владельцев с ним поменялся.

Когда мы подошли к пленному, тот поднял голову и, увидев Ибрагимку, прорычал:

— Убью, с-сука.

— Подожди убивать. Вот человека к тебе привел, он с тобой поговорить хочет.

Пленный перевел на меня взгляд, смотрел с минуту, а затем опустил голову и почти нормальным тоном сказал:

— Меня, старик, не покупай. Иначе рано или поздно все равно тебе голову проломлю.

— Как тебя звать-величать, мил человек?

— Зови меня Матвей… Или Суздалец. А отчества теперь у меня нет.

— За что ж ты мне голову-то проломить собираешься?

— Жить не хочу, рабом жить не буду. Тебя убью — меня убьют.

Я отвел Ибрагимку в сторону.

— Ибрагимка, можешь определить откуда он?

— А что тут определять? Высокий рост, узкое лицо, нос с горбинкой, подбородок как вырубленный. Из кривичей. Скорее всего из Полоцка. Полочанин. Хотя может и из Витебска. Сейчас проверим.

И уже громче, будто продолжая со мной разговор:

— Ну да. Наговоришь тоже. Истинно княжеские династии зарождались где? Только в Киеве полянском, да Новгороде словенском.