Михаил Бобров - Ход кротом

— Всем правит Деникин. Ему подчиняется начальник похода Мамантов, а уже Мамантову подчинены генералы Слащев с пехотой и тяжелым оружием, и генерал Врангель с большим конным корпусом. Барон Врангель дворянин, а Мамантов казак. Барон Врангель считает Мамантова барахольщиком и мародером, так что между ними скрытая вражда. Поэтому Мамантов отослал Врангеля подальше от славы и добычи.

— Орднунг, яволь… А откуда вы знаете такая подробность?

Александр Блок улыбнулся:

— Мы наркомат информации. Наша задача собирать информацию.

— Вы есть разведка, шпион?

— Разведка собирает секреты. Мы собираем открытую информацию.

— Данке шен, — округлый немец шумно перелистал блокнот, поклонился и сел, уступая англичанину и подпрыгивающему то ли от холода, то ли от нетерпения французу.

Под занавес пресс-конференции задали напрашивающийся вопрос: где находится глава наркомата? Или это военная тайна?

— Не особенная, — Александр Блок улыбнулся. В зале на миг сделалось по-летнему светлее. — Корабельщик в Сибири. Сами посудите, господа, ну зачем Легиону золотой запас? Особенно, если золотой запас русский, а Легион — Чешский.

— Чешский Легион официально заявляет вам, господин Корабельщик, что золотой запас вашей бывшей России захвачен в Казани седьмого августа сего года отнюдь не нами, но царским генералом Каппелем!

Штаб Чешского Легиона размещался в лучшем вагоне. Зимой восемнадцатого года Легион железной рукой держал Транссиб от Иркутска до Ново-николаевска, который позже назовут Новосибирском. Соратники бравого солдата Швейка выглядели не так воинственно, как усатые французские гренадеры — но сохранили управление и строй, личное оружие. Самое главное, сохранили полное присутствие духа — я даже восхитился.

Пришли мы, понятно, перед рассветом. Уточняю: перед сибирским рассветом, когда ртуть, жалобно скуля, вжимается в шарик термометра. Помнится, Петер Штрассер долго крутил у виска пальцем: «Полет на такое расстояние, по русскому морозу — это не пачку винтовок везти в Африку!»

«Ну и что», — сказал я, — «как раз вам по плечу задачка. Щенок не справится.»

Герр Штрассер ухмыльнулся, но тут же выдвинул и следующее возражение: «Допустим, взяли мы золотой эшелон. Понятно, там офицерская охрана, но и у нас высадочная команда отнюдь не пальцем делана, не зря второй месяц тренируется. Но — допустим, удалось.

А дальше-то что?

Как перевезти полтысячи тонн, если все три дирижабля поднимают, в лучшем случае, двадцать? Двадцать пять рейсов? А погода все эти месяцы сохранится тихая, и цеппелины не потребуют обслуживания, и политическая ситуация не переменится? И, самое-то главное, Колчак на нашу акробатику под куполом ледяного зимнего неба так и будет молча смотреть?»

На это ухмыльнулся уже я: «Не отдадут золота, из России не выпустим. Вход рубль, выход — шестьсот пятьдесят миллионов золотых царских рубликов. Железная дорога у чехов, так что пускай везут и сами же грузят на нейтральные суда во Владивостоке, оттуда морем хоть и до самого Петрограда.»

На море-то у линкора Тумана золото сам Ктулху не отберет.

А будет Колчак сильно ножками топать, презентовать ему цистерну настойки валерианового корня и пять фунтов самолучшего вазелину. Транссиб весь у чехов. Обидит их Колчак — не пропустят ни американских закупок, ни манчжурского зерна, ни легоньких точных винтовок «Арисака» из Токио, ни патронов к ним необычного калибра шесть с половиной миллиметров.

Засмеялся герр Штрассер: «Что русскому здорово, то немцу дополнительная оплата. Но мы сделаем. Да. Лягушатники не сделают и лимонники не потянут. А мы сделаем. Никто, кроме нас!»

Поэтому рано поутру сгустились из морозной синевы «белые черти» в масках-балаклавах, в комбинезонах, с автоматами Федорова — еще из партии для Румынского Фронта, шестнадцатого года. Федоров свой автомат разработал именно под японский патрон, и мы рассчитывали пополнить запасы на месте. Этот расчет оправдался: захватив сонный штаб вовсе без пальбы, патронов под «арисаку» мы нагребли полные карманы.

— А ваше золото, господа tovaristzhi, — ничуть не дрожащими губами ответил пухлый командир Легиона, Ян Сыровый, — находится нынче в Омском банке, у правопреемника Российского Правительства Колчака. Туда и адресуйте ваши претензии.

Нет, какие молодцы, а? Двери выбиты, окна выбиты, из каждой щели вагона торчит заиндевевший до бровей немец-десантник с автоматом. Даже мне страшно, а чехи спокойные, как удавы. Чех Сыровый ушел добровольцем, начинал рядовым русской армии — поднялся до генерала. Начштаба Дитерихс и вовсе генерал кадровый, выпускник Николаевского высшего училища, ветеран Русско-Японской.

Дитерихс, кстати, монархист. В моей истории он расследовал казнь царской семьи. А раз он монархист, не попробовать ли…

Я махнул рукой, приказав на немецком:

— Найти доски, мешковину. Заколотить выбитые окна. Растопить печь. Нам подать из НЗ термос чаю. Пригласить герра Штрассера.

И прошел в середину лакированного, никелированного вагона-ресторана, в голову стола, застеленного вместо кружевной скатерти генштабовской картой:

— Присядемте, господа. Михаил Константинович, — кивнул я Дитерихсу, — знаете ли вы, что Николай Романов нынче обретается в Крыму со всем семейством? Что благоденствует, не скажу. Но что жив, по теперешним временам чудо само по себе, верно?

— Намек понял, — Дитерихс взъерошил усы. — Однако бросать порученный мне участок боевой работы будет бесчестно по отношению к боевым товарищам.

— Так вы посодействуйте боевым товарищам исчезнуть из жуткой холодной Сибири. Отберите у Колчака золото и доставьте во Владивосток. Оно, кстати, где?

Дитерихс переглянулся с Яном Сыровым. Оба кутались в кители: вагон уже начал остывать. Круглолицый чех проворчал:

— Вопреки молве, золото в Казани седьмого августа отобрал у большевиков не чешский, а царский генерал Каппель. На нас это злодеяние свалили, как сейчас валят расстрелы и реквизиции.

Ледяной ветер из пары выбитых окон зашелестел картами. Прибежал немец, поставил большой термос, прижал шуршащие бумаги. Дежурный по штабу — этого чеха мой поисковик не нашел, так что герой остался безымянным — выставил четыре медные кружки. Вошел герр Штрассер, мы расселись вокруг термоса. Говорили на немецком: у многих чехов это второй язык. А Дитерихс учился немецкому как любой культурный человек, да и род его тоже из древней Моравии.

— Так где же золото, и сколько его, по вашим данным?

— В подвалах Омского банка. Приступивши к пересчету его, сотрудники установили, что самого золота на шестьсот пятьдесят миллионов, сиречь пятьсот пять тонн. Еще сколько-то золота в неучтенных приборах Главной Палаты Мер и Весов.