Иса Браус - Мадам Лекринова [СИ]

В Белянской слободе люди жили практически в изоляции от внешнего мира, огородившись большим деревянным забором. Старейшины на каждом народном собрании говорили, что так жителям будет проще следовать божьим заповедям.

Когда Вера выводила меня на прогулку, местные девушки, странно посматривая на меня, шептались друг с другом, а женщины постарше плевались, когда думали, что я их не вижу.

— Твоё падение с неба самое обсуждаемое событие тут за последние месяцы, — объяснила мне Вера в одну из многочисленных прогулок.

Кстати, отношение между мужчиной и женщиной в слободе несли очень патриархальный характер. На каждом семейном участке стояли по две избы. В двухэтажной жили мужчины, а в одноэтажной — женщины. Жена Гаврила умерла много лет назад при родах, поэтому Вера была единственной хозяйкой в женской избе.

— Как-то даже немного неловко. Вся изба тебе принадлежала, а тут я площадь занимаю, — однажды заметила я в шутливой форме.

— Ну что ты, Аня. Я рада, что у меня появилась такая подруга как ты. Тем более, что большую часть дня я провожу в мужской избе: убираюсь и готовлю.

Июль 1911 год.

И вот год спустя, когда моё тело уже более-менее восстановилось после падения, я встала перед выбором: как жить дальше? Отец в могиле, а мать в лучшем случае на каторге или в сумасшедшем доме. В Александрограде меня никто не ждал. Живя и работая в Белянской слободе, я смогла пережить своё горе и найти счастье, а Гаврил и Вера стали для меня новой семьёй. Я решила остаться в слободе. Однако всё было не так просто.

Я встретилась с неоднозначной реакцией, когда сообщила о своём решении. Вера настолько сильно этому обрадовалась, что крепко сжала меня в своих объятьях. А вот Гаврил эту новость воспринял более насторожено.

— Ну что ж, я поговорю со старейшинами, — неуверенно произнёс он. — А сейчас идите работать.

Я и Вера вышли на речку, чтобы постирать бельё. Тем же занимались старые бабки со своими дочерями. Увидев меня, старухи вскочили с места, схватили девиц за руку и быстрыми шагами покинули берег.

— Понимаешь, в чём дело… — начала объяснять Вера. — В нашей слободе девица, тем более зрелая, должна подчиняться либо отцу, либо мужу. А тут ты такая свободная, хоть и с нами живёшь. Вот наши старухи и боятся, что ты можешь их дочерей совратить.

— Что за чушь? — я дотронулась до своего лица. — Мне кажется, дело совсем в другом.

— Что ты, Анечка, этих шрамов почти не видно, — утешала Вера. — Ну да ладно. Я пока начну стирать, а ты сходи за другими корзинами.

Остальные корзины с бельём лежали у входа в мужскую избу. Подойдя поближе к двери, я услышала, что Гаврил с кем-то разговаривал. По голосу я узнала одного из старейшин. Во время этого разговора решалась моя судьба.

— Ты знаешь наши законы, Гаврил. Баба должна быть либо за отцом, либо за мужем, — напомнил старейшина. — Ты понимаешь, к чему я веду?

— Да, я всё понимаю, — дрожащим голос произнёс Гаврил. — Но она ведь ещё дитя!

— Дитя? А знахарка Акулина сказала нам, что девица зрелая. Так что она уже не дитя. Не понимаю, чего ты боишься? Акулина сказала, что она не порченая. Что очень удивительно! Тем более, что твоя покойная жена не смогла родить тебе сына. И что будет с твоим хозяйством, если ты не оставишь наследника? Давай будем честными, Вера эта потянуть не сможет.

— А если Анна откажется?

— Тогда пущай убирается из нашей слободы! Мы должны своих девиц оставить чистыми от грехов внешнего мира. Так что быстрее решай этот вопрос! В слободе уже пошли непристойные слухи.

Услышав шаги, я забежала за угол мужской избы. Когда старейшина покинул участок, Гаврил, тяжело вздохнув, сел на крыльце. Он какое-то время сидел с опущенной головой, а потом внезапно произнёс: «Я знаю, что ты тут, Анна». Прятаться было уже бесполезно, и я вышла к Гаврилу.

— Я так понимаю, мне не надо ничего объяснять, — мужчина старался не встречаться со мной взглядом.

— Да, я всё понимаю, — я подсела к Гаврилу.

— Аня, ты правда очень хорошая девочка, и если бы была другая возможность остаться в нашей слободе, я бы… В общем, если ты не хочешь быть моей женой, я не буду тебя принуждать, но тогда остаться тут ты тоже не сможешь. Прости меня, но таковы наши законы.

Наконец, наши взгляды встретились. Гаврил прочитал в моих глазах ответ. Конечно, он годился мне в отцы, но я понимала, что это единственный способ остаться в слободе. Гаврил был хорошим человеком, поэтому я была уверена, что всё стерпится да слюбится.

В августе того же года мы обвенчались. После того, как я стала женой Гаврила, жители Белянской слободы стали ко мне более спокойно относиться, но несмотря на это, я чувствовала себя несколько одиноко, но ежедневный изнурительный труд не позволял долго думать о плохом. Слобода была спокойным местом, где каждый работал ради общего благо. Каждый селянин был уверен, что его семья не будет голодать.

Однако была одна вещь, которая мне показалось подозрительной. Люди из внешнего мира уже более десяти лет не заглядывают в это место. Живя в Александрограде, я много слышал скверного о Белянской слободе. Поэтому что тогда, что сейчас у меня из головы не выходил вопрос: почему за это время сюда не суются представители власти. На каждом вече старейшины твердили, что нас оберегает Бог от Содома, что окружает нас. Если бы я тут родилась, то верила бы им, но как человека из внешнего мира, меня это не убедило. Ответ же на свой вопрос я получила на второй год жизни в слободе.

Август 1912 год.

Лето того года было очень жарким. Из-за духоты я несколько дней мучилась от головокружения, тошноты и бессонницы по ночам. В одну из таких ночей, я случайно услышала, как Гаврил разговаривал с кем-то во дворе. Мне стало настолько любопытно, что я подкралась к двери.

— Почему завтра? Мы ведь за этот месяц уже всё отдали! — судя по голосу, Гаврил был явно возмущён.

— Мы ничего не можем поделать, — второй голос принадлежал одному из ближайших помощников старейшин. — Этот пёс запросил вдвойне. Старейшины тоже возмущены, но они отдали приказ. Помни, всё это ради спокойствия слободы.

— Я знаю, — Гаврил печально выдохнул. — Да поможет нам Господь!

Уже утром во время завтрака Гаврил сообщил, что сегодня вместе несколькими мужиками поедет на охоту и вернётся только вечером. И только тогда заметила одну странность: на длительные охоты, которые длились чуть не ли целый день, Гаврил с компанией уходил раз в месяц. Вере ничего странного не показалось, а я вот заподозрила не ладное.

Моя матушка всегда говорила, что я сую нос, куда не следует, из-за чего на мою голову сыпется, аки снег, проблема за проблемой. И надо сказать, она частично была права. Я решила получить ответы на свои вопросы. Сказав Вере, что пойду в лес за травами, я решила проследить за своим мужем, несмотря на своё состояние. Когда я шла по свежим следам копыт лошадей и колес телег, моя голова начала болеть ещё сильнее, а ноги слабели с каждым шагом. Но я старалась не обращать на это внимание, и у меня не было никаких подозрений на этот счёт.