Игорь Шенгальц - Сыщик Бреннер [2 книги]

Был бы я верующим, перекрестился бы, а так только три раза глубоко вздохнул и, собравшись с силами, подбежал к кабинету и, держа «дырокол» наготове, пинком отворил двери.

Вульф выполнил свой долг до конца. Он не ошибся, в кабинете Мартынова у стационарного переговорника вполоборота ко мне стоял Семенов и прислушивался к шумам в аппарате.

Рядом с ним на столе лежал револьвер и еще один «дырокол» — такой же, как у меня.

Семенов резко повернулся к двери, отбросил трубку переговорника и дернулся за оружием, но я держал его на прицеле, и многолетний опыт сыщика подсказал ему, что лучше не рисковать. Семенов демонстративно поднял руки.

— Бреннер, ты?

— А кого ты ожидал увидеть, короля Хаванны?

— Тебя ищет вся полиция города! Приказано стрелять на поражение при обнаружении.

— Полиция? — переспросил я. — А разве кто-то уцелел, кроме тебя? Ты ведь предал всех…

— Ты уже труп, Бреннер! Ты мертв!

— Мертв, — согласился я, вспомнив остекленевшие глаза близняшек.

— Только я могу тебя спасти. Сдайся прямо сейчас, и я гарантирую тебе жизнь.

— Это ведь ты их убил, ты знаешь это?

— О ком ты? — Семенов недоуменно повел усом. — Тут шел бой. Я уцелел, это правда, но благодаря случайности.

— Ты убил моих девочек, — терпеливо пояснил я. — Пусть не своими руками, но ты виновен. Ты убил своих товарищей, ты предал их, спасая свою жизнь. Ты убил барон-капитана. У меня нет доказательств, но это сделал ты, я знаю. Ты не предупредил императора — и тем самым убил его. Ты убил Жукова и Вульфа, агентов Девятого делопроизводства. Кого ты еще убил, сознайся перед смертью?

— Я никого не убивал. Бреннер, приди в себя!

Семенов, не опуская рук, шагнул ко мне, но я навел ствол «дырокола» на его голову, и бравый риттер поневоле остановился, стараясь не провоцировать меня лишний раз.

— Сколько тебе заплатили за предательство? В какую сумму ты оценил жизнь Мартынова? А жизнь императора?

— Бреннер, мы давно знакомы. Хочешь начистоту? Изволь. Ты знаешь, я — патриот! Я ничего не делаю просто так. Наша страна катилась в пропасть, я должен был попытаться все исправить…

— И поэтому ты предал всех? — Я прервал его на полуслове. Не хотелось слушать разглагольствования, вся суть которых сводилась к тому, что страну надо спасать. Нашу страну пытались спасти сотни раз, делая в итоге только хуже. Нет уж, позвольте нам идти своим путем. А хотите помочь, избавьте нас от своего присутствия и участия. — Я знаю, ты работаешь на «Механикс». На какие вещи ты закрывал глаза последние годы? Сколько преступлений скопилось на твоей совести?

Семенов молчал, задумчиво поглядывая на меня. Он — тертый калач, так запросто сведения из него не вытащить, если сам не захочет рассказать, тут даже пытки не помогут, хотя на них все равно не было времени, да и не стал бы я марать руки.

Одна мысль внезапно пришла мне в голову. Я даже удивился, как не додумался до этого раньше. И я был уверен в своей правоте как никогда.

— Ты ведь знал о Жорике? — Я говорил и внимательно смотрел в лицо того, кого еще недавно считал своим другом. — Ты знал о похищенных детях. Ты знал, что он делает с ними! Ты все знал и ничего не делал?!

— Так надо было, Бреннер. Дагеротипист являлся важным связующим звеном. Мы следили за ним. Мы не хотели допустить, чтобы чужаки победили, мы старались предотвратить большее зло…

Он говорил и говорил, стараясь доказать свою правоту, убедить, переманить на свою сторону. Но я больше не слушал. Я просто вспоминал. Вспоминал снимки убитых детей, найденные в секретной комнате маниака, вспоминал сестер Ольшанских, вспоминал барон-капитана Мартынова — умного, честного и порядочного человека, вспоминал то, что творилось сегодня в городе, вспоминал девочку Анни, потерявшую на площади маму, я вспоминал всех.

Потом он взмахнул рукой, а в ней оказался револьвер. Заговорил он меня, заставил отвлечься, уйти на несколько мгновений в свои мысли.

Но еще быстрее, чем Семенов спустил курок, из угла комнаты мелькнула стремительная тень. Вилли, котенок, подобранный сестрами и оставленный мной на временное попечение дежурного Департамента, до этого момента незаметно сидел под столом. Он быстрее пули пролетел разделяющее нас расстояние и вцепился в руку Семенову, повиснув на ней всем своим крупным телом, раздирая мясо до костей острыми как бритва когтями.

Риттер все же успел нажать на спусковой крючок, но кот сбил прицел, и пуля ушла далеко влево. Ударом кулака Семенов сбросил Вилли на пол и прицелился теперь уже в него, позабыв обо мне.

Я выстрелил в риттера. Я стрелял снова и снова. И даже убедившись, что он мертв, я продолжал стрелять.

Негромкое дребезжание переговорника заставило меня остановиться. Но заработал не аппарат на столе, а мой личный переговорник, который я сунул в карман перед тем, как вломиться в кабинет.

— Слушаю, — безразлично сказал я в устройство.

— Кира! — раздался взволнованный голос Грэга. Слышно его было едва-едва. — Наконец-то ты ответил! Я нашел его, слышишь, нашел!

— Кого ты нашел? Возвращайся домой, тебя жена ждет, волнуется.

— Ты что, не понимаешь? — удивился репортер. — Я нашел его, вычислил!

— Да о ком ты?

Кот подошел и с урчанием потерся о мои ноги. Я ласково почесал его за ухом.

— О чудовище, за которым мы охотимся. О том, которое жило в теле дагеротиписта и сбежало после его смерти. Это было чертовски трудно, но я нашел его, я сумел!

— Подселенец? Ты говоришь о подселенце? — взволновался я.

— Наконец-то сообразил. — Даже теперь Грэг не мог отказаться от привычного ехидства. — Я далеко, мне пришлось уехать из города, чтобы собрать информацию. Никак не успею помочь. Придется тебе самому…

— Справлюсь, — отрезал я. — Один раз я убил эту тварь, убью и во второй. Где мне его найти?

Грэг успел ответить:

— Они прячут его в соборе. Будь осторожен!..

А потом разговор прервался.

Собор — до сегодняшнего дня самое величественное сооружение Фридрихсграда — располагался прямо за центральной площадью. К нему-то и направлялся в полдень император, дабы поклониться святым мощам, но так и не добрался до цели.

Много лет прошло с тех пор, как при Петре Ольденбургском родилась великая империя Руссо-Пруссия. Примерно в те годы была проведена и самая масштабная церковная реформа за все время существования образовавшегося конгломерата. Петр — сторонник всего прусского — в то же время не хотел терять поддержку своих православных подданных и первым указом объединил все три ветви христианской церкви в одну-единственную. Теперь, будь ты католиком, протестантом или православным, ты принадлежал к Единой христианской церкви, зримым символом которой и стали соборы — массивные грозные сооружения, отличавшиеся при этом невероятной красотой и изяществом исполнения. Соборы возводили не во всех крупных городах, собор нужно было заслужить, и именно его наличие говорило об особом, привилегированном статусе города.