Комбат Найтов - От винта! : Не надо переворачивать лодку. День не задался. Товарищ Сухов [сборник litres]

– Спи! Ещё рано!

– У нас скоро подъём.

– Я не умру. Буду писать, какая у тебя полевая почта? У меня нет родителей, но есть ты. Я пойду?

– Подожди, я тебя провожу. У тебя нет пропуска по Кронштадту.

Мы зашли в столовую, я отдал лишний талон, и мы молча позавтракали. Пили какао с молоком и заедали булочкой с маслом. Булочка в рот не лезла.

– Ешь, Паша, ты должен их бить. Так как вчера, и ещё лучше! – Она достала карандаш и написала свою полевую почту. Оторвала, по памяти записала мою почту.

– Как твоя фамилия, Павел?

– Титов Павел Петрович.

– Пошли, скоро катер на Рамбов, опоздаем.

Мы долго целовались у причала, пока катер не дал три продолжительных. Людмила перепрыгнула с причала через леера, как заправский морской пехотинец. Она и была им. Её подхватили вместе с винтовкой и отдали ей честь. Снайперов на пятачке все знали в лицо. Господи, какая же она красивая!

Нас оставили прикрывать Кронштадт. Четыре вылета на барражирование каждый день. Жжем топливо, почти без цели, демонстрируя, что мы на страже. Через месяц объявили об освобождении Тихвина. Приехала Людмила. У неё увольнительная на два дня. Я вписал её фамилию и полевую почту в свою лётную книжку месяц назад. Она раскрутила гильзу, которая висит у неё на груди: там моя фамилия и моя полевая почта.

– Я хочу стать твоей женой. – Это было первое, что я услышал у причала на Морзаводе. Мы пошли в город, и нашли загс недалеко от Центральной площади. По дороге Люда рассказывала, что с ней что-то произошло, что тот день не выходит из памяти.

– Самое противное: я стала бояться смерти. Раньше я выходила на позицию, и мне было всё равно: вернусь – не вернусь. Сейчас я долго и упорно маскируюсь, бью один раз и срочно меняю позицию. Боюсь умереть и потерять тебя. И попробуй только умереть сам! Я тебе этого не прощу!

Мы расписались в городском загсе Кронштадта, пришли в полк и объявили об этом. Нас поздравил капитан Охтень и комиссар полка Захаров. От выпивки мы отказались и ушли в мою землянку. Люда зачем-то убралась в землянке, растопила буржуйку, вычистила свою СВТ, вышла на улицу и вымыла руки. Затем вернулась и усадила меня на мою постель.

– Мне постоянно казалось, что это был сон! Не знаю почему. Но ты мне снился каждую ночь. – Я поцеловал её золотую прядку волос.

– Не делай этого, я стесняюсь. Господи! Какая я дура! Ты же – мой муж!

Она сняла маскировочный костюм, ватник, гимнастёрку, осталась в хлопчатобумажной майке, в сапогах и в брюках. Я встал и закрыл на засов дверь в землянку. Буржуйка ещё не раскалилась, и в землянке было довольно прохладно. Руки Людмилы покрылись мелкими пупырышками. Ей было холодно. Я накрыл её шерстяным верблюжьим одеялом. Она легла рядом и задрожала ещё больше.

– Меня колотит, как в первый раз на позиции! – попыталась улыбнуться Люда. Я промолчал, но поцеловал её.

– Ещё, пожалуйста! Я так соскучилась по тебе!

– Ты получила мои письма?

– Да! Я их получала каждый день! Одно потерялось. У нас убили почтальона. Расскажи мне, что было в этом письме!

– Только то, что я тебя люблю, и, как ты и просила, продолжаю бить фашистов.

– Потуши свет, пожалуйста. Мне очень нравятся отсветы из печи.

Я задул коптилку и снял гимнастерку.

– Только не торопись. Мне немного страшно. Понимаю, что ты мой муж, что я люблю тебя. Но всё равно страшно.

– Я тебя люблю, маленькая моя!

– Я выше тебя на восемь-десять сантиметров! – Она уложила голову на его грудь и сжала своими ладошками его руки.

– И что? Это тебе мешает?

– Нисколечки! Но мне интересно, насколько это мешает тебе? – Она завозилась с брюками, сбросила сапоги и забралась полностью под одеяло.

– У меня есть один большой секрет: я всё это делаю в первый раз в жизни. Но мне всё это очень нравится. Я тебя люблю, Павел! – она повернулась лицом ко мне, и наши губы слились в долгом поцелуе. Больше слов не было. Только то, что нас уже не разлучить.

К сожалению, это были грёзы! В реальности через день Люда ушла на катере в Рамбов, в свою бригаду, и, наверное, в тот же день пошла на нейтралку. Мы летали на штурмовку, вялые и вязкие бои с истребителями немцев, морозы, битва под Москвой. Всё это прошло мимо нас, не задев смертельными шипами.

На Новый год Людмила сказала, что у нас есть маленькие проблемы: у неё не пришли месячные. А я не знал, где живут мои родители! Я пошёл к майору Охтеню с рапортом о переводе Люды в наш полк. Командир был пьян и нёс околесицу, но рапорт подписал. Люда надулась на меня, хотя я сделал всё то, что было нужно. Но ночью я был вознаграждён полностью:

– Господи, как я соскучилась! – прошептала Людмила мне на ухо.

Рано утром меня выдернул из койки сигнал тревоги. Форсируя не полностью прогретые двигатели, полк уходил в бой. Моя пара пристроилась последней. Затем был долгий и муторный бой с 54-й эскадрой. Немцы подтягивали резервы, мы – тоже, но мы знали, что это всё – отвлекающий манёвр. Требовался решительный удар. Но сил на него ни у кого не было.

Потом начались неприятности. У меня было больше всех сбитых на всем Ленинградском фронте: четырнадцать, из них девять истребителей. Пришлось выступать на фронтовой конференции. Я «не узнал» комиссара 5-го ИАП (Откуда я мог его знать? Я его в глаза не видел!!!). Плюс, автором письма какой-то девицы, которое я нашёл у себя в кармане после первого боя, оказалась его дочь. Два раза какие-то письма приходили, я их рвал, не читая. Изобразить почерк Титова я не мог. Отношения совершенно не известны. На фига мне это нужно? Я «пошёл в отказ»: ничего не помню, контузия: взрыв пушечного снаряда за бронеспинкой, в двух сантиметрах от головы. Никому ничего не говорил, так как боялся, что спишут по здоровью. Но выкрутиться не удалось. Видимо, у комиссара было прикрытие. Нас арестовали, и меня, и Людмилу. Посадили в ПС-84 и повезли на Большую землю. У Жихарёво мы были атакованы «мессерами». Несколько очередей пробило корпус. Были убиты два сержанта НКВД, техник самолёта, мы вошли в пикирование. Я вполз в кабину. Оба пилота убиты, самолёт падает. Удалось освободить место командира и сесть за штурвал. Тяну штурвал на себя, самолёт слушается. Выровнялся у самой земли. «Мессера» не отстают. Людмила села на место стрелка и двумя короткими очередями отправила обоих «мессеров» на землю. Снайпер всё-таки. Но бензобаки пробиты, левый двигатель заклинило, стабилизатор практически представляет собой мочалку. До линии Волховского фронта пятнадцать километров. А высота четыреста метров. Ползу, чуть ли не деревья цепляю. Перевалил за Лаврово, тут уже наши, и сел на брюхо сразу за линией фронта. Попался на глаза командующему 4-й армией генералу Мерецкову. Кто-то из убитых вёз ему пакет. Доложил, что арестованный лейтенант Титов посадил подбитый транспортник, готов следовать к месту ареста.