Александр Михайловский - Великий канцлер

Закончив со всеми прочими заботами, директор-распорядитель, прежде чем окончательно сложить с себя полномочия, вызвал в свой кабинет инженера Леонида Красина. Этого человека Савве Морозову сосватал приятельствующий с ним Максим Горький, порекомендовав того как хорошего технического специалиста для монтажа и наладки закупленной в Германии электростанции. А что – Леонид Красин отличный профессионал, и вместе с тем видный большевик, через которого можно передавать суммы на финансирование деятельности большевистской партии и, в частности, издания газеты «Искра». Но сегодня Красин был вызван не для того, чтобы обсудить вопросы монтажа электротехнического оборудования производства фирмы «Сименс». Тема разговора касалась совсем иных дел – политических.

Услышав о том, что канцлер Одинцов предложил большевикам сотрудничать с новым правительством, Леонид Красин заметался по начальственному кабинету как тигр по клетке.

– Савва Тимофеевич, – остановившись, патетически воскликнул он, – ну как так можно было – выдать этому господину Одинцову сразу все и вся?

– Не выдавал я ничего, Леонид Борисович, – глухо ответил Савва Морозов, – ведь господину канцлеру Империи и так все известно о нас, грешных: кто чем дышит и даже какой смертью умрет. – Он усмехнулся, внимательно глядя на своего собеседника. – Им, пришельцам из будущего, все ведомо: кто есть стоящий человек для их дела, а кому и руку потом подать будет стыдно.

Красин усмехнулся и покачал головой.

– И вы, Савва Тимофеевич, – поморщился он, – верите в эту антинаучную ерунду, как какой-нибудь последователь мадам Блаватской? Вы же образованный человек – как и я, инженер, закончили Московский университет…

Он снова принялся ходить туда-сюда.

– Я не то чтобы верю, – ответил Савва Морозов со спокойной уверенностью, – я знаю. Знаю, что господин Одинцов не является продуктом нашего времени. Чужой он тут – и все. Я человек тоже не пальцем деланый, видавший разных людей и в разных видах; могу сказать, что на обыкновенного российского сановника он совсем не похож, как, впрочем, и на успешного промышленника, ухватившего Бога за бороду, а тем более не похож он на мужика. Более всего господин Одинцов смахивает на одного из древнеримских сенаторов, истово верующих, что для существования Римской республики необходимо дотла разрушить Карфаген. В данном случае под Римом имеется в виду Российская империя, а под Карфагеном – прогнившие и заплывшие от лени жиром наши верхи, не понимающие и не желающие понимать, что есть для России польза, а что вред. Ты представляешь, Леонид Борисыч – этот человек за пять минут на пальцах мне растолковал, почему государству выгодно, чтобы рабочие и мужики не были нищими, считающими последнюю копейку, а имели бы в своей самой многочисленной массе достаток зажиточных людей. Но при этом канцлер Одинцов не только верит в необходимость сокрушить безграмотность, нищету и бесправие русского народа, но и всеми силами добивается этого, используя данные ему влияние и власть.

– Не верю я в это, – хмуро сказал Красин, остановившись посреди кабинета и качая головой; его взгляд был направлен куда-то в притолоку. – Не может статься, чтобы кто-то из тех, кому удалось прорваться на самую вершину власти, вдруг воспылал любовью к народу… Вздор! А уж в то, что этому чувству поддался кто-то из Романовых, не верю вдвойне. Тут же нам говорят, что новая императрица вместе со своим братом (я имею в виду Михаила) вдруг возлюбила простых людей…

Савва Морозов хмыкнул.

– Вы, Леонид Борисович, – сказал он, – в высоких сферах у нас не вращались и знакомств среди аристократов не имели, а вот мне довелось, знаете ли… Одним словом, еще до войны и появления господина Одинцова о Великой княгине Ольге Александровне поговаривали, что она немного, не в себе – с «краснинкой», мол; а на самом деле, как и я, сочувствует вашему делу. Я специально подзадержался в Санкт-Петербурге, чтобы навести дополнительные справки относительно того, во что собираюсь втравить вашу партию. Так вот: господин Новиков, наш будущий князь-консорт и соотечественник господина Одинцова, имеет среди господ офицеров и простых солдат репутацию честного, справедливого ко всем человека. Офицеры его уважают и считают военным гением, а солдаты любят и боготворят, так как он в них видит таких же людей, как и он сам. Также я узнал примечательный факт, который много говорит о том мире, откуда пришли к нам господа Новиков и Одинцов. Солдаты подразделения, проникшего вместе с ними в наш мир, не только все обучены грамоте, но и имеют образовательный уровень, примерно равный полному курсу реального училища. И ты знаешь, Леонид Борисович – господа Новиков и Одинцов не успокоились, пока не добились, чтобы всем им, согласно закону, были присвоены звания прапорщиков и подпоручиков военного времени.

– Ну, – махнул рукой Красин, – забота о своих земляках – не показатель. На это чувство способен любой дикий горский вождь, потому что кто как не соплеменники в тяжелый момент прикроет спину и подставят плечо.

– А ты знаешь, – тихо сказал Савва Морозов, – что подобным образом полковник Новиков относится не только к своим землякам, но и вообще ко всем нижним чинам в бригаде. Там у него строжайше запрещен мордобой, и офицер, поднявший руку на солдата, может быть немедленно отчислен; а кроме того, при бригаде работает вечерняя школа, ведь полковник Новиков хочет, чтобы подчиненные ему солдаты поголовно были грамотны, умели читать и писать. Что же касается Великого князя Михаила, то он считает господина Новикова своим другом и учителем, и во всех делах смотрит ему в рот.

Красин прекратил свою нервную трусцу по кабинету, и, остановившись, потер подбородок.

– Ну, коли так… – с сомнением протянул он, и, помолчав несколько мгновений, вдруг спросил: – Скажи, Савва Тимофеевич – если эти господа такие хорошие, как ты говоришь, то почему бы им не проделать все свои реформы и без нашей помощи? А то боязно мне что-то…

– Ну, так бы и сразу сказал, – ответил Морозов, – только вот опасаешься ты зря. Относительно тебя господин Одинцов сказал, что знает о твоем пребывании на моей фабрике с самого начала, и, если бы хотели плохого, ты бы сейчас не со мной разговаривал, а беседовал бы в Петропавловке с охочими до истины подчиненными господина Мартынова. Арестовать тебя они могут в любое время, и браунинг, который лежит в твоем кармане, ничем тебе не поможет. К тому же без нас они не могут. Не каждое дело можно поручить жандармскому или даже армейскому офицеру. Иногда – как, например, в случае с фабричными инспекторами – необходимы товарищи, которые действовали бы не только в силу начальственных инструкций, но еще и исходя из своих внутренних убеждений. Министра труда это требование касается в энной степени. Обычный чиновник на этом посту будет бесполезен и даже вреден.