Александр Михайловский - Великий канцлер

– Господин Одинцов, – протирая очки платком, говорит ошарашенный Коншин, – а позвольте полюбопытствовать, какой стартовый капитал выделен для создания обозначенной вами компании?

– Уставной капитал, – ответил Одинцов, – определен в сто двадцать миллионов рублей золотом. Из них казна внесла шестьдесят миллионов, еще двенадцать с небольшим миллионов внесли члены императорской семьи, включая императрицу, а также лица, особо приближенные к трону. Остальные деньги, долю будущих частных инвесторов, еще предстоит найти. При этом государственный банк готов под залог торговых операций на некоторое время выдать суммы, впятеро превышающие стартовый капитал…

Глаза будущего финансового директора немного округляются. Сумма более чем солидная – в нашем прошлом именно в такую сумму обошлась постройка четырех дредноутов типа «Севастополь», а вся Русско-японская война нашей реальности обошлась в два с половиной миллиарда рублей, профинансированных за счет увеличения государственного долга. Тут за счет своевременного вмешательства война вышла скоротечной, а значит, значительно более дешевой, поэтому кое-что остается и на развитие…

Господин Бугров хмыкает и, выкатив вперед бороду, заявляет:

– А я, господин Одинцов, что бы вы там ни говорили, отказываюсь принимать участие в вашей сатанинской затее. Ишь чего удумали со своей императрицей – частную торговлю задушить! Делайте что хотите, но только без меня! Прощевайте…

После этого купчина встает со стула, гордо разворачивается и выходит из кабинета. Купцы-старообрядцы – они такие, по упрямству способны дать любому барану сто очков вперед. Господин Коншин остается сидеть на месте. Больше чиновник, чем предприниматель, он ждет, как на этот демарш отреагирует канцлер Одинцов. А тот особо никак не реагирует. Пожимает плечами и говорит Коншину:

– Вот, и на старуху бывает проруха. Ошиблись, значит, в человеке. Ну что же, мы это исправим… Надеюсь, вы, Алексей Владимирович, не сбежите от меня, как господин Бугров?

– Да нет, Павел Павлович, – отвечает тот, – я, пожалуй, останусь. Думаю, что с организационной частью вашего предприятия при помощи нескольких клерков я смогу справиться не хуже господина Бугрова. Он, конечно, в этом деле гений, наслышаны, знаете ли, но незаменимым его не назовешь.

– Ну, тогда все хорошо, – говорит Одинцов, – можете считать себя принятым в компанию «Росзерно» на должность генерального директора. Выше вас буду только я, а надо мной – лишь государыня императрица. Она же будет сидеть у вас в Наблюдательном совете и в Правлении как самый крупный акционер. Время не ждет, так что поскорее сдавайте дела у себя в госбанке и приступайте к обязанностям генерального директора, а пока изучите документы…

С этими словами канцлер протянул новоявленному генеральному директору плотную папку с бумагами. Еще одно дело было сделано. Если в нашем прошлом главными спонсорами государственного бюджета были государственные железные дороги и винная монополия, то теперь к ним добавятся доходы от монополии на экспорт хлеба.

Никольская мануфактура располагалась между рекой Клязьма и железнодорожными путями и представляла собой комплекс немного вычурных, но величественных зданий красного кирпича в два-три этажа. Чувствовалась во всем этом такая завуалированная претензия на подражание московскому Кремлю, разве что стены не имели зубцов. Среди этих зданий, в заводоуправлении, в кабинете директора-распорядителя фабрики… Тут надо сделать одно замечание. Официально эту должность занимала матушка означенного Саввы Морозова, Мария Федоровна, которая позволяла строптивому, но талантливому сыну выполнять делегированные ему директорские обязанности. И вот теперь, в связи с назначением на должность министра экономики, Савве Тимофеевичу пришлось изрядно поломать голову, пытаясь сообразить, кого бы назначить директором вместо себя, чтобы при этом не развалить производство. К вопросу требовался серьезный подход. Как бы еще кандидат не оказался бесстыжим выжигой, который будет драть с рабочих по семь шкур. Забывают некоторые управляющие-директора, что персонал на заводах-фабриках – это не двуногий скот, а тоже русские люди.

Одним словом, непросто это! Пока найдешь хорошего во всех смыслах управляющего, семь потов может сойти. А рабочих на Морозовской мануфактуре в селе Никольском ни много ни мало пятнадцать тысяч душ – притом что общее население множества состоящих при мануфактурах рабочих казарм, разбитых на три с половиной тысячи каморок, вдвое больше. На одного проживающего в этих каморках приходится по два с небольшим кубических аршина (1,11 м3) пространства. Если посмотреть с высоты птичьего полета, окажется, что село Никольское только и состоит что из самой фабрики и таких вот казарм. Десять лет назад в тех местах побывал Владимир Ульянов (Ленин) и оставил такие воспоминания: «{ Чрезвычайно оригинальны эти места, часто встречаемые в центральном промышленном районе: чисто фабричный городок, с десятками тысяч жителей, только и живущий фабрикой. Фабричная администрация – единственное начальство. „Управляет“ городом фабричная контора. Раскол народа на рабочих и буржуа – самый резкий} ». И при этом местные рабочие считают Савву Морозова добрым и справедливым хозяином, поскольку в других аналогичных местах жизнь еще хуже.

Определенные проблемы в связи с новым назначением возникли у Саввы Морозова и в семейной жизни. Если супруга Зинаида только обрадовалась предстоящим переменам, возмечтав о том, как она будет блистать в свете, то матушка Саввы (полная тезка вдовствующей императрицы) поначалу уперлась в вопрос рогом. Новая власть, мол, поставлена самим Сатаной (об этом на каждом углу кричали начетчики старообрядцев), и потому служить ей Савве не можно. Впрочем, эти люди со времен учинившего раскол патриарха Никона считали сатанинской любую светскую власть, так как та поддержала исправление богослужебных книг – а посему Савва не обратил на эти крики особого внимания. Мол, он сам, своими глазами, видел господина имперского канцлера Одинцова, и на посланца Антихриста тот похож не более чем охраняющий дом Трезор на зверя крокодила из Московского Зоосада. Но повоевать сорокадвухлетнему сыну против семидесятичетырехлетней матери пришлось все равно неслабо. Не женщина – кремень. Впрочем, он знал, как добиться своего, ведь шестнадцать лет назад, когда Савва женился на разведенной бесприданнице, его мать тоже была против – да как это так, чтобы ее способный, но непокорный сын женился на бывшей любовнице и «безродной разводке». Но тогда как и сейчас, ему все же удалось продавить свою точку зрения и сделать все так, как ему хотелось. Вот и сейчас, убедившись, что своевольный сын не изменит своего решения, мать отступилась от него. Мол, пусть делает что душе угодно.