Александр Михайловский - Великий канцлер

– Иди в кабинет и приготовься к работе, – сказала императрица, стараясь не смущать девушку прямым взглядом – та и так, казалось, всегда внутренне дрожала при разговоре с государыней. – Сейчас я закончу свои дела и приду тебе диктовать…

Секретарь-референт кивнула, молча прошла в кабинет императрицы и села за рабочий стол. Не суетясь, но и не мешкая, она долила в чернильницу чернил, проверила, не требует ли замены перо и положила на стол лист орленой именной императорской бумаги. Эта работа девушке очень нравилась. Императрица была к ней добра, взяла ее на полное содержание, оплатила долги семьи, устроила младшего брата в кадетский корпус на казенный кошт, платила хорошее жалование и взамен требовала только добросовестной работы, что не составляло для Адели особого труда.

Пока У Тян и Ася помогали императрице облачиться в домашнее платье и укладывали ей волосы, та через приоткрытую дверь наблюдала за девушкой. Казалось, весь облик неприметной Адели озарился вдохновением. Спина ее выпрямилась, шея приобрела гордый изгиб… Это явно была ее стихия. «Ну чисто пианистка перед концертом!» – усмехнулась про себя Ольга.

Несколько минут спустя императрица, уже одетая в серое домашнее платье, вошла в кабинет, открыла секретер и зашуршала стопкой черновиков, исписанных ее ужасным почерком. У императрицы имелось множество достоинств, но каллиграфический почерк и правильный русский язык отнюдь не входили в их число. Самостоятельно юная матушка-государыня не взялась бы написать даже простейшую записку.

– Ну, милая, – сказала императрица, поудобнее устроившись в кресле за своим столом и взяв в руки первый черновик, – приступим…

Первым из-под пера Аделаиды появился так называемый «Крестьянский манифест»:

ВЫСОЧАЙШИЙ МАНИФЕСТ

Об улучшении благосостояния и облегчении положения крестьянского населения.

БОЖИЕЮ МИЛОСТИЮ

МЫ, ОЛЬГА ПЕРВАЯ,

ИМПЕРАТРИЦА И САМОДЕРЖИЦА

ВСЕРОССИЙСКАЯ

ЦАРИЦА ПОЛЬСКАЯ и прочая, и прочая, и прочая

Объявляем всем нашим верноподданным.

Объявляем всем нашим верным подданным: глубокою скорбью наполняет сердце Наше бедственное положение русского народа.

Нужды крестьянские близки сердцу нашему и не могут быть оставлены без внимания.

Поскольку Мы всегда ставили первейшею нашею заботою облегчение положения крестьянского населения.

В последнее время нами было повелено собрать и представить нам сведения о тех мерах, которые можно было бы немедленно принять на пользу улучшения положения крестьян.

По рассмотрении этого дела нами решено:

1. С первого января 1905 года вовсе прекратить выкупные платежи с крестьян, бывших помещичьих, государственных и удельных.

2. Дать Крестьянскому поземельному банку возможность успешнее помогать малоземельным крестьянам в расширении покупкою площади их землевладения, увеличив для сего средства банка и установив более льготные правила для выдачи ссуд.

3. Заменить все налоги и подати, налагаемые на крестьянство, единым продовольственным налогом, исчисляемым с десятины распаханной земли и уплачиваемым в натуральной форме, в объеме от десяти до двадцати пудов хлеба с десятины в зависимости от качества земли.

4. Для беднейших крестьянских хозяйств, не имеющих по весне хлеба даже на семена, установить государственные беспроцентные семенные ссуды из расчета двенадцати пудов на распаханную десятину.

5. Для решения вопроса крестьянского малоземелия образовать государственную программу по переселению за государственный счет бедствующих крестьянских семей из перенаселенных губерний Центральной России, Малороссии, Привисления и Прибалтики на целинные земли Сибири, Забайкалья и Дальневосточного Приморья. Норму выдачи земли на один семейный переселенческий надел установить в шестьдесят десятин.

О приведении этих мер в исполнение даны нами особые указы и распоряжения Нашему верному слуге Канцлеру Империи господину Одинцову Павлу Павловичу, а также другим нашим министрам. Пребываем в уверенности, что совместными затем трудами вашими и лучших людей земли русской, которые должны быть свободно указаны в числе других подданных наших и крестьянами, удастся достигнуть удовлетворения дальнейших насущных нужд крестьянства без всякой обиды для прочих землевладельцев.

Уповаем, что любезное сердцу нашему крестьянское население, следуя заповедям христианским добра и любви, услышит царственный призыв Наш сохранять повсюду мир и тишину и не нарушать закона и прав других лиц. Дан в Санкт-Петербурге в двадцать третий день августа в лето от Рождества Христова тысяча девятьсот четвертое, царствования же Нашего в первое.

На подлинном Собственною Ея Императорскаго Величества рукою подписано:

Когда просохли чернила, Ольга еще раз перечитала текст манифеста, после чего собственноручно начертала под ним свое имя и поставила на желтоватую плотную бумагу большую государственную печать из золота и хрусталя. Быть посему.

Потом Ольга продиктовала Адели несколько посланий попроще: канцлеру Одинцову, министру финансов Кутлеру, министру земледелия Столыпину и генеральному директору «Росзерна» господину Коншину, назначая на два часа пополудни совещание со своим участием по вопросу крестьянской реформы. Мало издать манифест, необходимо добиться, чтобы принятые решения исполнялись точно и быстро.

Когда вышеозначенные персоны собрались в ее рабочем кабинете, императрица Ольга раздала им по отпечатанному на машинке «Ремингтон» экземпляру «крестьянского» манифеста. При этом один только Павел Павлович воспринял все происходящее как должное, для всех же остальных эта новость явно оказалась неожиданной. Господа Кутлер, Столыпин и Коншин были обескуражены и не знали, что им сказать.

– Следует понять, господа, – произнесла Ольга, видя смятение своих министров, – что ситуация с бедственным положением крестьянства назрела настолько, что мешкать более нельзя. Еще немного – и грянет бунт, бессмысленный и беспощадный, и, пока еще у нас есть время, следует принять все возможные меры для предотвращения катастрофы…

Столыпин привстал и хотел что-то сказать, но императрица вернула его обратно жестом руки, да так энергично, что этот неудержимый с другими человек с растерянным видом плюхнулся обратно. А может быть, дело было в стоящей за спиной Ольги Дарье Михайловне, взгляд которой навевал мысли о бренности человеческого бытия. В узких кругах столичных жителей уже было широко известно, что эта дамочка быстра и безжалостна, а ридикюль, который она сжимает в руках, скрывает внутри браунинг девятьсот третьего года.