Василий Панфилов - Полет нормальный

— Или историки врали и врут… или это не моя реальность, прошлое не моего мира, — в очередной раз постучалась непрошенная мысль.

— … на сегодня всё, мистер Баррикад, — сообщаю экскурсоводу, — хватит с меня прогулок по Москве и посещений местных заводов.

— В гостиницу? — Ощутимо обрадовался тот, измотанный бесцеремонным Раппопортом, интервьюировавшим интересных встречных, и Заком с его типажами.

— Мм… рановато. Есть тут поблизости стадион или хотя бы спортивный зал?

— Вам рядом или…

— Или. Не зря же такси на весь день наняли.

Лицо Баррикада с трудом удержало дипломатическое выражение, загоняли мы его сегодня.

— Стадион завода имени Сталина, — предлагает он, — тут недалеко, если на машине.

Заехав в Метрополь и переодевшись, мы с Даном оказались на стадионе в сопровождении неизменного Баррикада. Экскурсовод бегал вокруг, излишне суетясь и привлекая внимание.

Советские спортсмены, в большинстве своём закончившие смену рабочие, косились на нас, переговариваясь о чём-то своём. Иностранцев в нас (спасибо Баррикаду!) опознали быстро, но особого ажиотажа наше присутствие не вызвало. Ну, иностранцы… кто их не видел-то в Москве? Другое дело, что на стадион эта публика захаживает редко.

Размявшись в легкоатлетическом секторе, начинаю приседать.

— Штангист, что ли? — Поинтересовался любопытствующий молодой парень с угловатым лицом, как только я закончил серию из полусотни приседаний, — На соревнования приехал? Откуда ты, камрад?

Говорил он медленно и громко — сталкиваюсь с такой особенностью здешних русских не в первый раз. Многие из них убеждены почему-то, что если проговаривать слова медленно и как можно громче, то до тупого иностранца дойдёт быстрей. А если добавлять к месту и не к месту знакомые иностранные слова, то можно объясниться с человеком из любой точки земного шара.

— Дания, — отвечаю коротко, переводя дыхание, — не соревнования, в составе делегации.

— Да ты русский никак знаешь, камрад? Никак переводчик? Ну и как тебе капиталисты, осознал небось всю мощь советского государства!?

— Я капиталист, — так же коротко, предвидя негативную реакцию.

— Бывает… — неопределённо говорит недавний доброжелатель и отходит, морщась так, будто я обосрался.

— Это они ещё не знают, что Дан полицейский! Как же, часть репрессивной машины капиталистического мира! И вроде бы понимаешь, что чушь, что родич с коллегами не репрессиями занимаются, а преступниками, но… и демонстрации приходится разгонять, и профсоюзных активистов прессовать.

Общаться как-то не тянуло — вроде бы и соотечественники, но… как же они далеки! В двадцать первом веке немцы мне были ближе, чем русские… хотя сказать по правде — ближе всего были русские немцы. А как иначе, если сам немец, если большую часть сознательной жизни прожил в Германии…

Берёзки? Русская речь? Накатывало иногда, не без этого. Нечасто.

Соотечественники для меня, это русские немцы, потом немцы и датчане, потом уже русские. А эти русские… так, дальняя родня.

— Эй, капиталист! — Слышу голос другого спортсмена, — а с рабочим людом пообщаться не побрезгуешь?

В голосе вызов… а нет, не на драку, присутствующие понимают и престиж страны, и наличие ничуть не скрывающихся охранников-чекистов.

— О политике не буду, а так… был бы человек умный, — отвечаю мирно, снова подходя к штанге.

— Не дурак, — продолжает разговор собеседник, дождавшись, пока я закончу подход. — В институте учусь хорошо, да и работать успеваю. Тебя звать-то как, капиталист?

— Эрик.

— Семён.

— Варлам.

— Фёдор…

— Мы тут с парнями посмотрели, как ты занимаешься, и видим, что ты соображаешь, что делаешь. Но невдомёк, зачем вся эта штанга, да ещё столько приседать?

Делюсь с компанией знаниями, не забывая коверкать язык и имитировать акцент. Конкуренции на ближайшей Олимпиаде не боюсь, СССР начала выступать на них только после Второй Мировой. А дальше… дальше я и сам не собираюсь оставаться в большом спорте.

Вечером члены датской делегации собрались в номере Бюля [177] Вильхельм Бюль, датский политик, ставший в Реальной Истории сперва министром финансов, а потом и премьер-министром Дании. В описываемое время его политическая карьера только началась , обсуждая впечатления за прошедший день. Полтора десятка человек, в большинстве своём немолодых и степенных, негромко переговаривались, раскуривая сигары и по-приятельски беседуя.

— … встреча с Калининым…

— … Орджоникидзе…

— А я говорю, Зиновьев!

— … лес, только лес, господа!

— Господа, господа! — На правах хозяина номера Бюль взял на себя функции председателя, — чтобы не было лишнего шума, предлагаю высказываться по старшинству.

— Чинами меряться будем, капиталами или политическим влиянием? — Ехидно поинтересовался представляющий промышленников Магнус Петерсен.

— Возрастом!

Взгляды присутствующих скрестились на мне. Внимание не смущает, давно уже привык…

— Все вы знаете, что в делегацию меня по сути впихнули, причём в последний момент, — вижу улыбки, история знакома всем, — свежий взгляд… Случилось это несколько неожиданно для меня, поэтому политическую и экономическую ситуацию в Советской России изучить не успел. Не успел изучить и нужды Дании в России, её промышленных мощностях, рабочих руках и ресурсах.

— Это понятно, — прервал меня Бюль, — по существу есть что сказать?

— Поэтому принял решение изучать не экономику, а людей, — делаю вид, что не услышал реплики, отчего политик пошёл пятнами, — за прошедший день успел побывать на улицах Москвы, в школах, колледжах, университете и стадионе. О конкретных результатах говорить рано, но предварительный вывод сделать можно.

Небольшая театральная пауза для пущего эффекта…

— Россия учится. Ни в одной стране мира не сделано так много для повышения образовательного уровня населения. Да! Наша родная Дании почти по всем показателям превосходит Россию! Но для вчерашней полуазии… удивительные результаты. Жажда знаний и работа правительства в этом направлении поражают.

— Спасибо, — задумчиво поблагодарил Петерсен, — важное наблюдение. По крайней мере, можно уверенно прогнозировать некоторые аспекты политики, да и промышленности.

— Пару очков репутации заработал. Надеюсь, дальше пойдёт не хуже.

— Датчане? Как же, ждали! Проходите. Проходите!

Лихачёв пружинисто встал из-за большого письменного стола и пожал каждому руку. Средних лет [178] Лихачёв Иван Алексеевич родился в 1896 году, и по тем временам его возраст считался достаточно почтенным , выглядел он несколько старше своего возраста, видны даже седые волоски на усах щёточкой. Тяжелые мешки под глазами и красные белки глаз намекали на то, что директор автомобильного завода-гиганта банально не высыпается, притом хронически.