Михаил Антонов - Счастливые времена [СИ]

Предложение его поддержали и опорожнили стаканы, закусывая Женькиными огурчиками и Стасиковой импортной колбасой.

— Двести тысяч, — никак не мог успокоиться впечатлительный Смолянинов, — а меня какая-то фирма «Олимп-инвест» на девятьсот тысяч нагрела, — пожаловался он. — Большие проценты обещали…

— Когда это ты, Степан Петрович, успел прогореть? — искренне удивился я. — Ты ведь полного дня здесь не провел?

— Встретил я на площади сватью свою, она мне и сказала, пояснил слесарь.

— Так это она тебя на ярмарке перехватила? — спросил Никонов.

— Ну да. Увидела и говорит, пойдем, дескать, Степан, к администрации, там наши собираются. Какие «наши», спрашиваю. Она и говорит, что наши — это обиженные вкладчики.

— Обманутые, — поправил я.

— Точно, обманутые. Вот мне интересно стало, пошел я с ней к администрации — это облисполком наш, — пояснил Петрович для своих партнеров по путешествию. — Там стоит несколько десятков человек, чего-то ждут. Хорошо Мария знает… Это сватью мою Марией зовут. Нашла она меня в каком-то списке, смотрю и вправду моя фамилия и понесенный ущерб — девятьсот тысяч рублей. А у сватьи, так и вообще, — миллион. Положили, как будто, мы их под проценты, чтоб, значит, поболее стало, а эти бизнесмены — сволочи с последними нашими деньгами скрылись. А заправлял фирмой какой-то Фигурнов, такие вот дела.

Стасика бросило в холодный пот. Слава богу, он жил в этом подъезде совсем недавно и никто из сидящих с ним соседей не подозревал, что Петрович назвал его фамилию. Вообще-то, этот мошенник мог оказаться и просто однофамильцем, но в письменном столе своей шикарной квартиры Станислав видел какие-то старые кассовые ордера, и в них тоже фигурировала фирма «Олимп-инвест».

— Давайте выпьем, — предложил он, чтобы скрыть свое волнение.

Возражать никто не стал.

— Интересно, а когда мы назад? — спросил Григорий, закусывая огурчиком.

— А тебе тоже сегодняшнее время не нравится? — спросил у него Фигурнов.

— А чего в нем хорошего. Раньше тем, кто в армии служил и честь, и почет были, и деньги неплохие платили. А сейчас…

Прапорщик обреченно махнул рукой.

— Встретил я бывшего сослуживца на рынке, так он сейчас радиодеталями торгует и имеет больше, чем, если бы продолжал служить, — продолжил он. — Так и эту мизерную зарплату задерживают, пайковые не выплачивают, квартир не дают, с чеченами разобраться тоже не дают, да еще и НАТО в наш огород лезет.

— Это что, тоже тебе твой приятель рассказал? — искренне удивился я тому объему информации, которую получил от сослуживца Гриша за несколько минут разговора.

— Нет, это мне уже на площади растолковали. У меня и прокламация есть.

Из кармана Федоренко извлек смятый листок и аккуратно его развернул.

— Вот пункт 12 программы: «Сильная армия, сильная милиция и КГБ — гарантия стабильности общества, безопасности граждан и государства», — зачитал он. — Если до выборов здесь проживу, буду за него, за Жириновского, голосовать. Он один за армию заступается.

— Иди ты со своим сыном юриста, — возмутился Петрович. — Коммунистов надо вертать. При них я был уважаемый человек — пролетарий, гегемон! А сейчас — люпен.

— Люмпен, — поправил Евгений.

— Ну да, — согласился слесарь. — Я бы при них и пенсию вовремя получал, и на заводе неплохо мог бы подзаработать.

Мне стало весело от того, как быстро путешественники во времени определились в своих политических симпатиях. Но вид у них у всех был абсолютно серьезный, и я спрятал свою усмешку.

Разговор зашел о политике. Почему-то в последнее время эта тема становится превалирующей во всех мужских компаниях, собравшихся выпить. С чего бы не начинали разговор: с женщин ли, со спортивной темы, с бизнеса — все потом как-то само собой упирается в политику. Говорили в основном Смолянинов и Федоренко. Крыли правительство и нынешнюю жизнь, считая себя обманутыми. Женька и Стасик новые порядки защищали. Чтобы примирить политических противников, я разлил по стаканам остатки водки и предложил выпить.

Опять никто не стал возражать, а Петрович даже сказал тост:

— Если наши на выборах президента и в думу победят, мы всех этих бизнесменов к ногтю и…

Он выразительно надавил ногтем указательного пальца на стол, как будто давил таракана.

— Это — точно, — согласился с ним Гриша.

— Ну, вот опять, — скорчил гримасу Станислав. — Все бы вам меня вешать. Не успеете, я смоюсь раньше.

Женька одновременно с этим радостно рассмеялся. Я не понял, почему агрессивность Степана Петровича вызвала у друга такое веселье, и Евгений мне пояснил:

— Вчера, то есть в 1982 году, мы также сидели за этим столом, и Петрович с Григорием ругали советские порядки.

— Тогда все это делали, — согласился я.

— И Петрович обещал Стаське, что когда коммунистов свергнут, его, как активного комсомольца, повесят на фонаре.

И все расхохотались над этим точным замечанием историка.

Потом все, наконец, выпили, и разговор пошел на менее кровожадные темы.

— Так скажи нам, Серега, — обратился ко мне Федоренко. — Когда жить лучше: сейчас или раньше.

— У-у-у. Ну ты, Григорий Иваныч, и вопрос задаешь. С разбегу и не ответишь. Раньше была уверенность в завтрашнем дне, вера в конечную справедливость, дефицит колбасы и масса всяких талонов: и на мыло, и на водку, и на сахар.

— Это как? — удивился Смолянинов. — У нас только мясо и масло по карточкам.

— Так это только самое начало, — отвечал я. — Вас еще ждет масса интересных открытий и событий. Многое вам еще предстоит узнать и изведать. Да вы, мужики, не переживайте по поводу того, стоит ли вам возвращаться назад в прошлое или нет. Конечно, надо возвращаться. До 95-го года вы все доживете, а вычеркивать тринадцать лет из своей жизни ради того, чтобы уже сейчас начать хлебать нынешнее лихо, я вам не советую.

А про теперешнее время одно могу сказать: в отличие от вашего 82-го года сейчас есть все. Все можно найти и достать, все продается и покупается: колбаса, сахар, мыло, должности, закон, свобода, любовь.

— Так и раньше все можно было купить: и милицию, и начальство, и колбасу с черного входа, — возразил мне Станислав.

— Пожалуй, да. Только не все об этом знали, — согласился я. И не у всех в этом была нужда. Да и есть то, что нельзя купить — веру. Поверить во что-то — можно, разувериться в чем-либо — тоже возможно, но за деньги это чувство не купишь. И счастливые времена, про которые ты, Стас, говоришь, наступают именно тогда, когда мы верим в свое лучшее будущее. Вот Петровича обидели нынешние власти и хапуги предприниматели, и ему сразу захотелось старых порядков, несмотря на все их недостатки. Ему тогда было хорошо, и те времена для него — благословенные. И сейчас таких, как он, много. А у тебя, Стас, сейчас — полный порядок. Тебе кажется, что полный карман денег, шикарные девочки и автомобили, жратва и выпивка будут у тебя всегда. Именно поэтому ты и считаешь, что счастлив. Так что главное для счастья — вера, что все будет хорошо. А с верой нынче тяжело. Потеряли мы веру в добро, в справедливость и в человека. Вот самая грустная утрата на мой взгляд. Все можно найти, все можно достать, все можно купить, а поверить вновь — невозможно.