Александр Михайловский - В дни Бородина [СИ]

– Уел ты меня, князь Сергий, – кивнул Петр, – как есть уел. Так значит, своих лучших ружей и пушек ты нам не дашь?

– Не дам, – согласился я, – да и незачем твоим солдатам лучшее. Не сдюжат. Лично тебе, брат Петр, самозарядку супермосина с тысячей патронов подарить можно, показать, как стрелять, как чистить и смазывать и все такое. И это притом, что новые патроны ты сможешь взять только у меня и ни у кого более, и не дай Бог, сломается, починить его тоже смогут только мои люди. Если такое оружие дать в полки, то сначала все будет замечательно, а потом армия вдруг останется безоружной. Лучше я дам тебе другое оружие, почти такое же, как у твоих солдат сейчас, использующее доступные в твоем времени боеприпасы, такое же дальнобойное и точное как штуцера и такое же скорострельное как фузеи. Новизны чуть-чуть, затраты на перевооружении минимальные, но зато эффект поразительный…

И я принялся объяснять царю Петру и Кутузову, что такое есть пуля Минье, с чем ее едят и почему для начала восемнадцатого, да и девятнадцатого (для Кутузова) века, это решение лучше, чем аналог винтовки Бердана, которым были вооружены мои пехотные легионы, и тем более лучше, чем самозарядные супермосины…

– Однако, – закончил я свою речь, – тут надо понимать, что новое оружие должно нести с собой и новую тактику, близкую к тактике привычных вам егерей. Добиться этого сложнее всего, ибо пехотные офицеры привыкли воевать по старому, а привычка – это вторая натура…

– Я тебя понял, брат Сергий, – совершенно серьезно произнес царь Петр, вставая, – и обязательно подумаю над твоими словами.

– И что, Сергей Сергеевич, – тихонько спросил меня Кутузов, когда император Петр вернулся к своему столику, – этот мальчишка и в самом деле был император Петр Великий? На портреты свои он вроде не похож…

– Не верьте глазам своим, Михайло Илларионович, – ответил я, – я же говорил вам, что у нас тут чего только не бывает. На самом деле это очень длинная история. Тело у этого юноши от императора Петра Второго, а дух от его деда императора Петра Первого. И сразу скажу я вам, я тут ни при чем, такое мне просто не под силу… Впрочем, об этом лучше не распространяться, воспринимайте эту двойственность как есть, и все тут…

– И что, Сергей Сергеевич, – с сомнением спросил у меня Кутузов, – вы думаете, что сразу, как только с государем-императором Александром Павловичем побеседует этот Петр, то ли Второй, то ли Первый, так тот сразу же отречется от престола и уйдет в монастырь? Если так, то думаю, что ваш взгляд на жизнь страдает некоторой наивностью…

– Вы зря так думаете, Михайло Илларионович, – сказал я, – вы нас еще плохо знаете. Кроме государя-императора Петра Алексеевича в деле будут еще и части усиления, и вы поверьте, при их поддержке он будет полностью неотразим… У Александра Павловича не будет ни единого шанса. А сейчас давайте закончим серьезные разговоры и будем смотреть, как веселится наша молодежь, выплескивая свою неуемную энергию. Скажите, вам не хочется сбросить груз лет и вот так вот буйно и безудержно вспомнить молодость? А ведь такая возможность у вас еще будет.

– Знаете, Сергей Сергеевич, – ответил Кутузов, глядя на до изнеможения выплясывающих на танцплощадке под разноцветными лучами прожекторов молодых офицеров, амазонок и бойцовых лилиток – во времена моей молодости таких диких развлечений не существовало, и слава Богу. На мой взгляд, это просто какой-то срам и бесовство. Особенно когда дама кидает в небо кавалера, а потом ловит на свою мускулистую грудь. Но так как бесовства у вас здесь не может быть по определению, то я не знаю, что сказать, и не буду осуждать и тех, кто предаются подобным диким вакхическим пляскам. В чужой монастырь, знаете ли, со своим уставом, не хожу.

Четыреста семьдесят второй день в мире Содома. Утро. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Власти.

Император французов, Наполеон Бонапарт.

Наполеон Буонапарте проснулся с гудящей головой и слабостью во всем теле. При этом он обнаружил, что совершенно гол и лежит поперек огромной двуспальной кровати, свесив голову с ее края. Воспоминания минувшего вечера с трудом возвращались к нему, постепенно вырисовывая вполне отчетливую картину. Итак, он все-таки соблазнился сходить на местную вечеринку le danse… Впечатления были потрясающими. Во-первых – несмотря на то, что на вечеринке не было ни капли вина, собравшиеся на танцевальной площадке веселились от души, словно находились в подпитии. При этом Буонапарте видел, что на le danse присутствуют не только молодые люди (включая остроухих девиц-великанш, с легкостью разгромивших его армию), но и уважаемые личности, включая самого Артанца, который как ни в чем не бывало сидел за столиком рядом со своей супругой и русским главнокомандующим генералом Кутузовым. При этом он вел тихий задушевный разговор с еще одним молодым человеком в старинном военном мундире. Говорили они о чем-то своем, чисто русском, и мешать им Наполеон не стал.

На мгновенье Буонапарте позавидовал тому, какая у Артанца молодая и красивая жена. Она держит себя воистину с королевским достоинством и уже успела родить мужу наследника. И почему ему самому, Наполеону, так не везет? В Жозефину он был влюблен до безумия, и всем она была хороша, но только вот старше его на шесть лет, при куче любовников и к тому же, как выяснилось, оказалась бесплодной. Вторая же жена, дочь австрийского императора, хоть и родила Наполеону наследника, боялась и ненавидела муженька всей душой. К тому же Артанец предоставил неоспоримые доказательства неверности его второй супруги. Помимо этого, император мог убедиться в ее пренебрежительном отношении к титулу императрицы Франции, а также в том, что наследнику престола, маленькому Наполеону Второму, она отнюдь не испытывает горячей материнской любви. Это было горько. Наполеону казалось, что жизнь его, вдруг показавшая всю свою доселе скрытую сторону, стремительно несется под откос. Он ощутил себя бесконечно одиноким, усталым, выжатым до последней капли.

Когда Бонапарт узнал о подоплеке некоторых событий ближайшего будущего, в первый момент у него возникало сильнейшее желание выкинуть эту предательницу, свою законную супружницу, из своей жизни, втоптать ее в землю, отрубить голову и навсегда забыть, а родную ей Вену предать огню и разрушению, после чего сделать так, чтобы этот город больше никогда никто не восстановил. Однако вспышка ярости была кратковременной, несколько минут спустя Наполеон о ней уже пожалел. Но тем не менее было очевидно одно – если Артанец вернет его на французский трон (а вроде бы все к тому и идет), то ему потребуется новая императрица – такая, которая, помимо всего прочего, могла бы стать доброй приемной матерью для маленького Шарля. Отдавать сына своей «бывшей» Бонапарт, конечно же, не собирался.