Александр Афанасьев - Врата скорби. Следующая остановка – смерть [litres]

В Шук Абдаллу – они вступили подобно завоевателям, когда солнце – забралось почти к самому зениту. Караван медленно полз по главной улице города по направлению к базарной площади, подминая колесами годами копившуюся на дороге грязь. На крышах – сидели мальчишки во все глаза смотревшие на диковинных стальных коней – в медресе им ничего нее рассказывали про них, и многие думали, что эти машины живые. Люди приветствовали эмира, стоя по обе стороны дороги – но приветствовали сдержанно, стараясь и проявить почтение и не делать резких движений. Задача охраны на Востоке была проще, чем в цивилизованных странах – амиру было все равно, сколько убьет людей его охрана даже невиновных – он только поблагодарит их за бдительность. Один раз уже было такое – на летящий камень охрана ответила автоматным огнем – и больше рисковать никто не хотел…

Караван – вполз на площадь, уже забитую народом. На одну из сторон площади – выходил окнами старый городской дворец, в котором когда-то любил проводить время старый князь, законный правитель этих мест, наблюдая за своими подданными. Говорят, что иногда он даже принимал их жалобы и просьбы, сидя на первом этаже у окна. Сейчас – такого, конечно же, не было, в доме никто не жил, кроме нескольких слуг, павших ниц при появлении транспортного средства князя, зато сам дом – как нельзя лучше подходил для просмотра кровавого представления на площади.

Перед Абу поставили трап, и он вышел, небрежно махнул рукой – по этому сигналу, сопровождавшие его слуги достали из багажника две корзины с монетами и стали бросать их в толпу… этот обычай существовал и раньше, но англичане горячо одобрили его – в такой давке и круговерти покусителю практически невозможно прицелиться. Пока народ дрался за подношение – а понятно, какой народ ошивается на базаре и какой народ ходит смотреть на казни – Абу важно прошествовал в дом, и следом за ним, окруженные многочисленными слугами, прошествовали еще двое, которые предпочли прикрыть лица шемахами, чтобы их не было видно. Разумная предосторожность…

Из-за особенностей арабской архитектуры, смотреть казни с террасы было невозможно, поэтому слуги заранее установили на крыше полушатер с роскошными сидениями, пологом и вытащенным из дома малым троном. Наготове – были прислужники с холодной водой, фруктами и щербетом, с высоты двух этажей – обзор на место казни открывался просто отличный. Нечестивец с трудом взобрался на трон – все-таки он не был рассчитан на такие габариты, да и ему никогда не принадлежал, остальные поспешно уселись рядом. Повинуясь едва заметному движению пальца, один из стражников бешено замахал кому-то внизу – мол, начинаем…

Приговоренные – ждали своего часа на телегах, в которые были впряжены мулы. Одеты они были по-разному, кто-то в лохмотья, кто-то в некоторое подобие дорогой одежды, давно, впрочем, не знавшей ухода. Удивительно: стражи вокруг них было немного, ни один из них не был скован, кроме самых отпетых убийц – но никто даже не сделал попытки вырваться и убежать. Здесь верили, что судьба – дана самим Аллахом, и идти против нее – значит, идти против самого Аллаха. Вот только таких верующих – становилось все меньше и меньше: вот почему нечестивец Абу, захвативший трон, издавал все более и более зверские указы, и одновременно с этим – читал все больше и больше ракаатов [51], не раз и не два делал кыйам, стараясь замолить грехи свои и вымолить милости у Аллаха. Увы, Аллах, как и христианский Бог – глухи к мольбам таких. Тем более – что для такого милость? Умереть в собственной кровати от старости, отягощенный грехами, как камнями величиной в гору?

Да уж…

Первым делом – на площадь вышел палач. Почти как европейский, только вместо красной маски на нем была обычная, черная. Он сам – вытащил и установил колоду, проверил топор, меч – в то время, как его сподручные заканчивали мастерить виселицу на два места. Толпа – напряженно замерла, жадно смотря за действиями палача. Почему то….такие зрелища всегда привлекают публику, люди думают, что это их уж точно не коснется. Увы… зарекаться ни от чего не стоит… даже здесь.

Первыми – шли те, кому предстояло претерпеть менее тяжкое наказание. По настоянию Абу – из сегодняшней экзекуции исключили наказание кнутом и палками – тех, кого это касается, выпорют во внутреннем дворе тюрьмы. Первыми – шли те, которые были пойманы на воровстве – им должны были отрубить руку, и это называлось «хадд» или «худуд». Наказания худуд считались нормированными, то есть прописанными в шариате и назначаемыми обязательно, вне зависимости от обстоятельств дела. Этим худуд отличались от наказания та’зир – они считались прерогативой правителя или кадия, судьи. Здесь, в Шук-Абдалле с этим и вовсе было просто: тот, у кого не было денег на взятку, претерпевал худуд, у кого они были – тем назначали тазир, чаще всего сводящийся к выплате выкупа пострадавшим, называемого кихитом. Впрочем, все еще зависело от нечестивца Абу – под настроение он мог казнить любого, невзирая на деньги – просто чтобы показать свой нрав и заставить бояться остальных. Даже приближенные к нему – пребывали в страхе от своенравного и коварного правителя.

При экзекуции обязательно присутствовал кадий – старик судья, который объявлял наряду приговор, не обязательно вынесенный им. К нему подводили осужденного, кадий выкрикивал приговор, после чего осужденного волокли к месту исполнения…

– Да, кстати… – сказал Валид, ворочаясь на сидении – на чем мы закончили?

– На то, что вам не мешало бы перенести вашу столицу поближе к побережью – сказал Самир – поверьте, это было бы благом для вас. Ваши опасения насчет пиратов не имеют под собой оснований, с пиратством легко справиться…

– Ага – обиженно отозвался Валид – они даже сейчас пытаются обложить нас данью вместо того, чтобы платить дань самим.

Самир пожал плечами

– Дайте им ее.

– Что?! – не понял Валид

– Дайте им ее. Вашими деньгами – не золотом – в конце концов, что деньги, их можно напечатать. Но дайте их им не данью – а жалованием за работу. Пусть работают на вас…

– И какую же работу могут выполнять эти нечастные?

Самир улыбнулся

– Слушайте…

Тем временем – помощник палача подвел к кадию то ли подростка, то ли молодого мужчину. Он был столь худ, что еле держался на ногах.

– Раб Аллаха Абдуррахман! – заорал кадий – приговаривается к отсечению руки за то, что пытался украсть мешок проса, да смилуется над ним Аллах!

Да, и в самом деле – украсть мешок проса это серьезное преступление. Хотя надо принять и то, что Абдуррахман украл мешок проса не на базаре – как украдешь целый мешок на базаре, да его бы просто там линчевали. Он украл мешок проса у своего хозяина… точнее, хозяина, к которому нанялся работать на землю за половину урожая. Здесь это было нормой – мало кто имел в собственности плодородную землю, кроме местных феодалов и короля, крестьяне – нанимались обрабатывать ее за половину собранного урожая, потому и назывались они – испольщики. Но местные феодалы – после сбора урожая обманывали крестьян как могли, брали не половину урожая, а больше. И кому жаловаться? Кадию, или мулле, которые существуют за счет закята и добровольных пожертвований тех же феодалов? Узурпатору, который никогда таких жалоб не слушал, и даже если бы и выслушал, сказал бы что-нибудь типа «Аллах вознаграждает покорных». На том свете, конечно, вознаграждает, в раю. Вся система существовала на том, что те кто внизу отдавали тем, кто вверху не столько, сколько уговорились или назначено законом – а столько, сколько из них могли выжать. Вот только Абдуррахман, зная простейший счет – понял, что его обманули при дележе и попытался восстановить справедливость. Воспитанный в строгости, он никогда не стал бы просто воровать – кому охота лишиться руки. Потому он «украл» мешок проса – вообще то он украл больше, да поймали с одним мешком, и этого было достаточно. Для того, чтобы устрашить других – ему и должны были отрубить руку. И вот – Абдуррахмана подтащили к колоде, к которой был приделан наручник – свидетельство прогресса. Палач размахнулся – хрясь! Покатилась по земле кисть руки, пятная все кровью, решивший восстановить справедливость, феллах упал у колоды, а опытный и готовый ко всему помощник палача – уже потащил феллаха с брызгающим кровью обрубком вместо руки – прижечь рану. Вот так тут – вершилось правосудие…