Алексей Вязовский - Я спас СССР! Том II

Ольга замолкает, недовольно поджав губы, и наконец, отстает от меня. Нет, а на что девушка рассчитывала? Что я буду два дня развлекать ее?

Выехали мы в полдень, поэтому в Военно-исторический музей Бородино мы вполне успеваем. Там я за свою учительскую жизнь был не раз и не два. И всегда с удовольствием слушал экскурсоводов. Каждый из них рассказывает по-своему, и каждый раз я узнаю что-то интересное для себя. Вот и сейчас пожилая женщина-экскурсовод показывает исключительное знание предмета, студенты слушают ее, открыв рты, не хуже школьников. И когда мы выходим из музея, долго еще обсуждают услышанное. Кто-то на память цитирует отрывки из Лермонтова, кому-то не терпится увидеть своими глазами Бородинское поле. Дружным табором мы отправляемся на место сражения:

— Тебе понравился музей? — рядом опять нарисовалась неугомонная Оля.

— Понравился, — вежливо, но сдержанно отвечаю я.

— А в Бородинской панораме ты уже был?

Э-э-э… милая, на такое я больше не поведусь! От тебя потом не отделаешься. Поэтому вру, не моргнув глазом:

— Конечно, был, даже два раза.

На самом деле не два, а четыре. Один раз, когда еще сам учился в школе, а три опять-таки со своими учениками, как преподаватель истории. Но вот Алексей Русин там побывать так и не удосужился.

— Жаль, а то бы вместе сходили… — в голосе Ольги сквозит разочарование.

Идем, молча по проселочной дороге. Жужжат шмели и пчелы, июльское солнце конкретно так припекает. Раздеваюсь до голого торса, снятые рубашку и майку подсовываю под лямки рюкзака, чтобы не натереть ими плечи. "Пылесос" с интересом разглядывает меня. В ее глазах появляется блеск, дыхание учащается.

— Как-то не очень прилично так раздеваться — тихим голосом говорит староста.

— Мы же не в городе — пожимаю плечами я.

Оля делает новую попытку завести разговор.

— А ты знаешь, я в «Советском экране» читала, что осенью здесь велись съемки нового фильма «Война и мир», представляешь?!

Представляю. И много чего мог бы тебе об этом рассказать. Но опять-таки лучше промолчу. Незаметно прибавляю хода, чтобы вырваться в авангард. Входим в лес, и тут народ бросается собирать ягоды-грибы. Грибов, правда, пока не много — июль стоит сухой — а вот черника уже поспела. Ольга, вынужденная идти в хвосте и следить, чтобы никто не отстал и не потерялся в лесу, наконец, отстает от меня.

Следующая ее атака на меня начинается после ужина на турбазе. Все уже натрескавшись гречки с тушенкой, расселись вокруг костра и завели неспешные разговоры под чай с баранками. Парни решили вспомнить пионерское детство и испечь картошку в золе. А потом и до вина дело дошло.

— Русин, ты же у нас ближе всех к власти, рассказал бы, что там у них происходит?

— Почему это ближе? — напрягаюсь я.

— А кто у нас на сессии Верховного Совета в Кремле выступал?

— А… ты в этом смысле…

Вокруг костра воцаряется тишина. Всем хочется узнать больше, чем поведала Правда в своей короткой передовице.

— Да, Лех, расскажи! — рыжий вихрастый Колька, с которым мы топали рядом от самого Бородинского поля и успели немного сдружиться, пересаживается поближе — С чего они там наверху опять сцепились, как бульдоги под ковром? Понято, что Никита всех достал своей кукурузой, но не настолько же, чтобы самолет его взрывать?!

Та-ак… похоже, не один Лева у нас голоса по ночам слушает, уж больно выражения знакомые. Нет, уж лучше я им свою версии изложу, чем они будут западную пропаганду друг другу пересказывать. Пора мне включаться в битву за неокрепшие умы двадцатилетних.

— Коль, если по-простому, то представь себе, поколение людей — ровесников века или даже родившихся чуть раньше. На их долю выпали огромные испытания — Первая мировая, революция, Гражданская, разруха и восстановление страны. Потом этот страшный 37-й год, и тяжелейшая Великая Отечественная. И снова разруха, и снова восстановление страны. И все это на плечах этого поколения.

— Это я все и без тебя знаю, но причем здесь «ровесники века»?

— Так они и стоят сейчас у власти. И власть отдавать не собираются, слишком большой ценой она им далась. Но главное — им всем хочется дожить свою жизнь тихо, без потрясений, а Хрущев этим людям спокойно жить не дает.

— Можно подумать, остальные спокойно жить не хотят!

— «Спокойствие» бывает разным. Никита тянет нас всех вперед потому, что весь мир вокруг нас быстро меняется, и прогресс шагает по планете семимильными шагами, а СССР начинает отставать от остальных.

— Да ну ладно! — загалдели ребята — А космос! А наши ракеты!

— А что кроме космоса и ракет? — резко спросил я.

— Ну, первый промышленный атомный реактор… — неуверенно говорит Николай.

Хорошо подкован. Виден будущий журналист.

— А кроме реактора? Реактор — да, ракеты — да, самолеты — да, а вот простые, базовые вещи? Легковой транспорт, телефонизация, мебель, одежда? Это же фундамент. А у нас с телефонной связью — проблемы. С продуктами питания — проблемы. Зерно — и то в Канаде закупаем.

— Ну, это потому, что на Дальний Восток так удобнее и дешевле его доставлять — первой по лекалам методичек отвечает Оля.

— По медицинским патентам тоже отстаем — я игнорирую ее фразу — По одежде, мебели, легковому машиностроению, что ни возьми — ничего нет. Даже цветной телевизор сделать не можем нормально. Пытаемся скопировать американский стандарт NTSC этой Радугой, и то без толку! Единичное изделие мы можем лучше всех в мире сделать, а серийное — хуже всех, потому что наши научно-технические прорывы должны опираться на благосостояние населения — не может голодный человек регулярно ставить рекорды.

— Откуда про телевизор знаешь?!

— У Аджубея в кабинете видел — вру я — Ругал он его.

Глаза у ребят, конечно, квадратные. Я решаю вернуться к главной теме разговора.

— А вот эти пожилые, и бесспорно заслуженные товарищи тянут страну и нас всех за собой в тихое болото, в застой. Где они думают отсидеться до самой своей старости и умереть спокойно. А после них хоть трава не расти. Понимаете, в чем разница?

— Думаешь, за это они его хотели убить? — темноволосая девчонка недоверчиво качает головой — Могли бы и просто снять, как когда-то Маленкова…

— Пытались, да не смогли. Весной этого года на Пленуме ЦК они выдвинули ему обвинения, но Хрущев имел мужество признать свои ошибки, честно и открыто. Он весьма критично оценил проводимую им политику, и сказал, что сможет все исправить. Им просто нечем было в тот момент крыть. Но окружение восприняло его самокритику, как момент слабости, и решило ускорить события. А потом случилась эта история с Семичастным, и главного заговорщика отстранили от власти. Сообщники поняли, что их время уходит, и решились на крайние меры.