Алексей Вязовский - Я спас СССР! Том I

— Наш план «А» — кое-как дотащить немца до своих, с треском проваливался, а ведь с минуту на минуту весь лес наполнится веселым лаем породистых овчарок… срочно придумали план «Б». Привязали пленного к березе, развели костер, поставили укол и в районе плеча сделали ножом глубокий порез до кости…

Вдруг Ася заплакала. Уткнулась лицом в платок. Я подскочил, не зная, что делать. Метнулся к раковине, налил в стакан воды. Поставил перед Асей. Но та уже справилась с собой. Плечи перестали вздрагивать, вытерла платком глаза.

— Может не надо дальше? — спросил я, хотя мне ужас как хотелось узнать, что там дальше.

— Да ладно, дорасскажу. Сначала немец терпел, но потом его как подменили. Еще минуту назад он глядя на окровавленный нож с улыбкой на губах, был готов умереть за фюрера, а тут задергался, завыл и еще не на русском, но уже не на немецком, как мог объяснил, что ему стало гораздо лучше и он готов бежать в советский штаб полка, чтобы скорее сообщить ценные сведения…

— Мы с Кирой навесили на него автоматы, рацию и он как новогодняя елка, бежал впереди всех, еще и подгонял: «Фрау, бите шнелер ворвартс!!!». Десять километров до своих прошли за каких-то три часа.

Гриб представил нас с Кирой к орденам солдатской Славы и похвалил за находчивость: «Молодцы, товарищи разведчицы, ловко вы языка ножичком припугнули — подзадорили, а в результате всего лишь маленький порез на плече… ничего страшного, до расстрела доживет…»

— Я ничего не понял — покачал головой я — Немец испугался пореза?

— Нет — Ася встала, начала собирать тарелки со стола — Мы не собирались пугать пленного. Кира обвязала его правую и левую ногу в районе паха и руки подмышками. Затянула палочками потуже, вколола в полковника лошадиную дозу обезболивающего, а я своим немецким штыком с пилой на обухе принялась отпиливать офицеру руку…

У меня челюсть поехала вниз. Я смотрел на эту миниатюрную женщину и не мог поверить своим глазам.

— Стокилограммовый мужик без рук и без ног, уже совсем не такой тяжелый — спокойно тем временем продолжала Ася — Культи бы прижгли головешками и дотащили бы его до наших. А если повезет, то еще и живого…

Я пытался что-то сказать, но слов не было. Совсем.

— Вот так, Лешенька… Хоть бы не было войны…

29 мая 1964 года, пятница.

Москва, Пушкинская площадь, дом 3.

— Как делается газета знаешь? — толстый, низенький мужчина с большими залысинами на голове и дымящейся Беломориной в желтых зубах вел меня по главному зданию Известий. Сегодня был мой первый рабочий день в качестве стажера отдела репортажей. Возглавлял отдел тридцатилетний Герман Седов — тот самый ученик Заславского, которому звонил декан на мой счет.

— Представляю — осторожно ответил я.

— Повторяю на всякий случай. Замы Аджубея каждое утро проводят планерки. На них отделы дают фактуру в следующий номер. Планируемые статьи, заметки, репортажи…

— А отделы откуда берут фактуру? — поинтересовался я, зная ответ.

— Мы, отделы, собираемся на летучку. Тоже каждый день. Журналисты работают по разным источникам. По письмам трудящихся, по указаниям ЦК, новостям из информагентств вроде ТАССа, наконец, самому ножками надо бегать, приносить что-то в клювике. Помнишь, как у Ильфа и Петрова? «Попал под лошадь»? Идешь по улице — верти головой на 360 градусов.

Мы повернули по коридору и зашли в кабинет под номером 107. Тут сидел улыбчивый молодой парень в рубашке с закатанными рукавами и что-то писал. Надо столом висела карта Советского Союза, в книжных шкафах стояли какие-то справочники.

— Вот, Гена, знакомься — представил меня Седов — Наш новый стажер, Леша Русин.

— Знаем, знаем — подмигнул мне парень –

Я скромно потупился.

— Это, Леша, наш главный Цербер, Геннадий Игнатьевич.

Ага, меня начали знакомить с редакцией с цензора Главлита. Без его визы не выходит ни один номер газеты.

— Тебе с ним придется много работать — Геннадий утверждает каждую полосу.

Мы жмем руки, идем дальше по коридору. Заходим в большую светлую комнату, в которой стоит полдюжины столов. Несколько мужчин и женщин быстро печатают на электрических машинках. Стоит негромкий стрекот. На мне скрещивается несколько пар глаз.

— Это наш отдел репортажей, я тебя потом со всеми познакомлю — Седов тушит папиросу в пепельнице на ближайшем столе, идем дальше.

— Так вот газета. После того, как журналист напечатал свой материал, он после утверждения его у меня, несет в корректорскую — вот она — заходим еще в одну большую комнату, в которой десяток женщин склонившись, вычитывают материалы. Я опять попадаю под обстрел заинтересованных женских взглядов.

— После корректуры, материал идет на линотип. Далее он отправляется метрапажу. Сейчас мы с ним познакомимся.

Спускаемся на этаж ниже, попадаем в некоторое подобие цеха. Тут стучат печатные машины, стоят прессы. К нам подходит усатый степенный мужик с испачканными краской руками.

— Привет, Степаныч! Вот привел стажера знакомиться.

Мужик показывает свои руки, жму его запястье. Нас ведут к большому столу, на котором разложены свежие полосы. Метранпаж дает мастер-класс. Ослабляет винты талера, вынимает из набора, поддев шилом, ошибочные строчки, вставляет новые, вбивая их на место деревянной рукояткой, и прокатывает свежий оттиск.

— Теперь готовый оттиск опять несем корректорам и цензору. Они подписывают полосы и ты их вешаешь вот тут — мы попадаем в огромную комнату, в которой работают с полсотни журналистов. Как будут выражаться в будущем — в опен-спейсе. Полосы висят на специальных рейках, прикрепленных к стене. Я понимаю, что это сделано для удобства. Начальству сразу видно на сколько процентов готова газета и кто задерживает свои полосы. Журналисты работают под постоянным прессом дедлайна. Утром советские граждане обязаны получить свежий номер "Известий". Газету уважают. Аджубей, будучи зятем Хрущева, многое себе позволяет. Суслов регулярно жалуется в ЦК, что он открывает свежие Известия и не знает, что будет в газете. Другие издания такого себе позволить не могут — поэтому про них едко шутит народ. Приходит мужик к киоску Союзпечать, спрашивает свежую газету. А ему продавец отвечает: «Правды» нет, «Россию» продали[1], остался «Труд» за три копейки. Ах да, "Комсомолка" висит за углом». Про «Известия» так не шутят.

— Аджубей придумал — на лице Германа появляется недовольная гримаса и он кивает на большое, открытое пространство — Тут раньше кабинеты были. Но все перегородки по его приказу сломали.