Максимилиан Раин - Внук Донского [оптимизирована обложка]

Про унжеские земли ничего не сказал. Ладно, пусть останутся довеском к моему вяцкому княжению. Чуть не позабыл про Кошака.

– Отец, от дьяка Алимпия остались холопы. Один из них, прозванием Селиван, мне чем-то понравился. Если можешь, подари его мне.

– Добре, сын, за пособы велия и советы хитренны дарую те тею полюбу, – согласился государь.

В моих покоях переминались и виновато улыбались гудцы в порванных одежонках и с синяками на мордахах, похожие на тощих ощипанных петушков. Ещё более были потрёпаны Ждан с Устином.

– Кто это так вас оприходовал? – естественно, поинтересовался у ребят.

– Прешася с челядинцами путны и умирились таже, – бодро соврал Мирон.

– Если кто вас станет обижать, сразу же мне говорите. Спуску дворцовым колобродам давать никак нельзя. Понятно? – сделал вид, что поверил им. Те покивали тыковками.

– Вас покормили?

– Благодарствуй, княжич. Поснидали мы, – благодарно заулыбались парни.

– Вот и славно. Идите, отдыхайте.

Гудцы остались на месте.

– А мы иже деяти у тя несмо казаны паки! – испуганно воскликнул Тренька.

– Мы с Устином вемы, яко заботити княжича, – тут же встрял Ждан.

– Сяки тяжания [675] Тяжание – работа, дело, пашня. вемы. Полы мыти, ество [676] Ество – еда, кушанье. сладити. Всё, что похочешь, содеем. Токмо изрекл, – зачастил, испугавшись, что я не правильно пойму его брата, Мироша.

– Дьяка Агафона призову. Он вам расскажет о дворцовых порядках. Сами тоже инициативу проявляйте. С другими холопами общайтесь, узнавайте.

– Иже нать правляти? – поинтересовался Треня.

Опять не то слово загнул не в ту степь.

– Слово такое, учёное из книг. Означает, что не надо бояться свой разум применять.

Парни с уважением посмотрели на меня. Однако пора было укладываться на боковую и заодно устроить маленькую пакость. Новичков отправил на ночёвку в общую холопскую, что внизу, в клети, велев им утром ко мне прийти. Дождавшись, когда гудцы уйдут, предупредил Ждана и Устина, что самой глубокой ночной порой приду к ним кровь высасывать. Захотелось де совой полетать-поухать.

Ночью долго не удавалось уснуть, обдумывая состоявшийся откровенный разговор с отцом. Москвичи при любом раскладе не оставят нас в покое. Потравят, как крыс амбарных. Историки пока не могут объяснить серию внезапных смертей близких родственников Василия III Тёмного. Князь Дмитровский Пётр, четвёртый сын Дмитрия Донского, уже скончался два года назад. Также неожиданно покинет бренный мир через два года Андрей Можайский, третий сын Донского. Ещё через два года настанет черёд Константину Углицкому, последнему сыну Донского, вместе с моим отцом, князем Юрием. Это если сохранится историческая канва событий. Моему телесному носителю – Дмитрию Красному – тоже предстоит умереть внезапно и странно, совсем ещё молодым человеком. Загадочна и сама смерть бывшего государя Московского Василия II, отца нынешнего великого князя. Неожиданно покинет бренный мир митрополит Фотий в следующем году. Лишь только кончина Дмитрия Шемяки не вызвала никаких сомнений. Описана в исторических документах. Отравлен он был в Новгороде агентами Василия Тёмного.

Кто в его окружении занимался этим неблаговидным промыслом? Может быть, сама старая княгиня Софья Витовтовна грешила так, избавляя своё любимое чадо от будущих опасностей. Все дяди, кроме князя Юрия, выказывали абсолютную лояльность московскому дому. Однако это их не спасло от смерти. Они были виновны самим фактом своего происхождения. Увы, разборки среди родственников нередки в истории разных стран. Слишком лакома власть. Выходит, чтобы выжить в этом времени, не получится затаиться невинной мышкой. Лучше трепыхаться и не давать себя в обиду. Уж если суждено погибнуть, так лучше в бою, глядя врагу в лицо…

Проснулся оттого, что кто-то осторожно тряс меня за плечо.

– Вставай, господине. Требно на заутреню грясти, – донеслось незнакомым голосом.

– Кому это требно? Кто это мне приказы вздумал отдавать? – спросонья пробухтел я.

Открыв глаза, обнаружил подле себя мужика средних лет в холопьей одежде и дьяка дворцового. За открытыми окнами – предрассветная темень. Голова была тяжёлой, не то от похмелья, не то от недосыпа, и отказывалась категорически отрываться от подушки. Во рту словно бы кто-то напаскудил от души.

– Квасу мне подайте, горло промочить, – мявкнул я, оттягивая момент выволакивания тела из постельки.

Корчажок был оперативно доставлен. Смочил нутро как следует и вдруг опомнился:

– А куда мои охламоны делись?

– Дык дьяк путны позвал их на тяжания.

М-да, проспал исполнение задуманного злодейства. Вскочил и потянулся за шмотками. Вспомнилось, что сегодня праздник великий, и заутреня, должно быть, в Паисиевом монастыре состоится. Атласное узорочье придётся отложить. Послал холопа за простолюдной шмотью. Оделся сам, невзирая на потуги мужика поучаствовать в процедуре натягивания на меня шмоток. Знакомить кого-то нового со своими телесными недостатками сильно не хотелось.

Гудцов нашёл случайно на кухне среди множества работающих здесь дворцовых холопов. Пиршество в честь меня предполагалось грандиозным, поэтому и согнали на работы всех, кого только можно, подняв до света. Бедолаги были по-прежнему в рваных одеждах и клевали носами на ходу.

– Почему вы здесь, а не в моих палатах? – ругнул слегка Мирона.

– Дьяк велел грясти на тяжание. Мы пошед, – ответил он.

– А чего это Треня морду заплаканную отворачивает?

– Дык нама покрестиша, – смущённо заулыбался Мирон, – яко сведаша, иже есмо новики.

– Что значит покрестиша? – не сразу врубился я.

– Посекоша нас зазорно. Дьяк хил бе, несть болезно, обаче студно зело нам, – раскрашенное синяками лицо парня залилось краской.

– Я этого дела просто так не оставлю, – озлился я. – Бросайте свои тряпки.

Ко мне подскочил небольшого росточка тщедушный мужичок с непременной узкой бородёнкой.

– Ты почто безрядно по кухне шастаешь? – грозно завопил он. – Плетей захотел.

Боже, неужели так трудно этим дуракам меня запомнить в лицо.

– Ты за кого меня принял, попугай ты потный? – проговорил и с силой отправил кулак в область солнечного сплетенья.

Дьяк с хеканьем согнулся.

Холопы отвлеклись от работ и с удовольствием стали наблюдать за экзекуцией своего начальника.

– Ты холопов моих посёк, ящер смердящий? – продолжил я аттракцион.

Поднял голову жертвы за бороду и врезал по сопатке. Глазёнки у дьяка пугливо забегали. Что-то он начал соображать.

– Тож дворецкий указал, – плаксиво произнёс дьяк.

– Моих холопов без моего позволения не трогать, иначе устрою так, что сам вновь холопом станешь, – поставил я последнюю точку ударом по зубам. – Пшёл вон, пёс шелудивый.